Вадим Панов - Крест толкователей

Налегая на кресло, хирург спросил:

— Голова кружится?

— Кружится.

— Тошнит?

— Да есть немного, — согласился Ракитин.

— Ничего, Глеб. Ночку тут передохнешь. А с утра тебе лучше будет. Вообще-то, четыре шва — для тебя это сущий пустяк. Царапина.

Возле одной из палат тележка остановилась. Медсестра забежала вперед и открыла одну из дверей. Она вошла внутрь первой и тут же включила свет.

Палата оказалась двухместной. На одной из кроватей лежал человек. Лицо его покрывала густая щетина, а брови были сдвинуты так, будто человек не спал, а притаился, и готов был тут же вскочить и ринуться в драку. Одна из ног его, как гипсовая зенитка, была угрожающе нацелена в потолок. В таком положении она удерживалась благодаря противовесу. Храп по комнате шел такой, что вода в стакане, стоящем на тумбочке, вибрировала, будто в соседнем дворе забивали сваи.

Не обращая на спящего пациента никакого внимания, медсестра подошла ко второй кровати. Она откинула одеяло, разгладила ладонями простынь и даже взбила для Ракитина подушку. Когда она двинулась обратно, то зацепила ногой утку, высунувшуюся из-под кровати строителя. Та с грохотом перевернулась, оказавшись, к счастью, пока еще пустой.

Ракитин с сомнением посмотрел на своего соседа.

— Мы его не разбудим? — спросил он.

Дежурный хирург усмехнулся.

— Его теперь и пушкой не разбудишь. Не волнуйся, он после наркоза. Перебирайся на кровать, давай помогу.

Сабуров и медсестра одну за другой вкатили тележки в зал. В центре его располагались два операционных стола, на которых проходили вскрытия, одна из стен была полностью занята дверцами холодильников.

Сабуров катнул свою тележку, та отъехала к операционному столу и ударилась об него углом. Сабуров поправил галстук, развернулся на каблуках и встал лицом к медсестре.

— Поставьте свою рядом, — строго сказал он. — И немедленно следуйте за мной.

Рук своих с поручня тележки медсестра не убрала.

— Виктор Михалыч! — с сомнением ответила она. — Все-таки, надо бы их в холодильник…

Сабуров скрипнул зубами и направился к двери. Взялся за ручку и бросил, уже через плечо:

— Да не сбегут. Следуйте за мной, сестра. Вы слышите? Скорее!

Сабуров решительно вышел за дверь.

Медсестра с сомнением посмотрела ему вслед. Затем вздохнула, приставила свою тележку к первой и пошла к двери. Выходя, медсестра аккуратно прикрыла обе створки.

Войдя в кабинет, Сабуров сразу направился к застеленному простынею столу. Следом за ним в проеме двери показаласьмедсестра — она остановилась и прижалась плечом к косяку. Сабуров ловко, как фокусник, нырнул под стол и достал оттуда курицу-гриль со стреноженными ногами и бутылку советского шампанского. Курицу он положил на одну из тарелок, а донышком бутылки стукнул в центре, у стакана с розой, едва не опрокинув его. Сабуров развернулся и бросил на медсестру звериный пронзительный взгляд.

— Этот скромный натюрморт я посвящаю именно вам, Вера Петровна, — сказал он.

Медсестра сняла очки, однако привлекательности это ее лицу нисколько не прибавило. Она внимательно посмотрела на Сабурова, сложила очки и убрала их в нагрудный карман.

— У меня муж, Виктор Михалыч, — деликатно сказала она. — И двое детей.

Сабуров развернулся и сделал вкрадчивый шаг по направлению к медсестре.

— Всякий раз, когда я слышу от вас эту фразу, кровь во мне закипает, — сказал судмедэксперт. — Ведь за этими словами кроется какая-то тайна. Я угадал?

До операционной доносилась далекая музыка. Это было какое-то танго, которое с чувством исполняла Клавдия Шульженко. Лунин и его убийца лежали на тележках рядом. В лунном свете, падающем на них сквозь высокое окно, лица их были бледны, миролюбивы и на удивление спокойны. Руки Лунина были сложены на груди — видимо, эту позу придал мертвецу кто-то из коллег, еще на посту КПМ.

Внезапно одна из рук его разогнулась и упала с тележки. Пальцы ее, выпачканные запекшейся кровью, поначалу не двигались вовсе и казались совершенно окостеневшими. Однако, через несколько секунд, по кисти Лунина прошла судорога, и пальцы едва заметно вздрогнули. А затем сжались в кулак.

Храп в четвертой палате не утихал. Свет был выключен. Ракитин ворочался в своей кровати, гремя панцирной сеткой, приподнимался, вертел головою, затем вновь укладывается на бок. Он вжимал одно ухо в подушку и накрывался с головой, пытаясь изолировать второе ухо. Однако, жидкое казенное одеяло спасти его от чудовищных звуков было просто не в состоянии.

Неожиданно храп прекратился. Тишина оказалась столь внезапной, что Ракитин немедленно открыл глаза. Напряженно прислушиваясь, он медленно повернул голову и попытался разглядеть в полумраке профиль соседа.

В этот момент и строитель приподнял с подушки голову. Лицо его осталось при этом непроницаемым, а глаза так и не раскрылись. Строитель издал вдруг протяжный хрип и прокричал отчаянным глухим басом:

— Двутавр!.. Торцом его кантуй!.. Торцом!..

От неожиданности Ракитин вздрогнул.

— Что?.. — оторопело спросил он.

В ответ строитель с ненавистью прорычал, сцепив зубы и по-прежнему не открывая глаз:

— Штроби, сука!.. Глубже штроби!..

Голова его бессильно упала. Через несколько секунд храп возобновился — с удвоенной силой.

В дежурном кабинете судмедэкспертизы играло все тоже танго. Медсестра Вера Павловна, сложив ноги и оправив халат, аккуратно сидела на диване. Сабуров взял со стола бутылку шампанского, сорвал с горлышка проволочный фиксаж и выпустил пробку в потолок с громким хлопком. Роняя часть пены, он ловко наполнил стаканчики. Взяв в обе руки по одному, он двинулся, танцуя сам с собою, к медсестре.

Вера Павловна, не спуская с него настороженных глаз, инстинктивно подобрала ноги.

В шаге от цели Сабуров вдруг сделал полный оборот вокруг собственной оси и упал на одно колено, ухитрившись не расплескать ни единой капли.

— Богиня! — страстно воскликнул судмедэксперт, не спуская со своей визави глаз. — Сегодня ночью я буду твоим трупом! Вскрой меня! Выпотроши наизнанку!

Вера Павловна приняла один из стаканчиков и брезгливо отодвинулась еще глубже, вовнутрь дивана.

— Виктор Михалыч! Да вы же отъявленный шизофреник!

Сабуров опрокинул себе стаканчик в рот одним взмахом.

— Я знаю про это! — накаляясь, крикнул он. — И этим горжусь!

До операционной доносилась все та же мелодия. За окном вдруг поднялся ветер — деревья, подошедшие к самому стеклу, взмахнули ветвями, и тени их, разбросанные лунным светом по полу, зашевелились и поползли. Лицо Лунина оставалось по-прежнему безучастным, однако, когда танго, наконец, добралось до заключительного своего аккорда, веки лейтенанта дрогнули. Тишину, в которой теперь оставался лишь шум листьев, вдруг нарушил тяжкий и хриплый вдох. Лейтенант Лунин открыл глаза и посмотрел в потолок.