Алексей Свиридов - Возвращение с края ночи

Сашка продолжал тихо сидеть, а в голове надоедливо крутилась невесть где подхваченная строчка: «Здравствуй, жопа, я узнал тебя в лицо…» — ситуация вызвала аналогии именно с этой малопочтенной частью тела. Впрочем, собственное лицо, отражаемое зеркалом в прихожей, тоже не казалось слишком симпатичным.

— Ну что? — наконец спросил Воронков у отражения, — получил подарок из Африки?

Отражение спорить не стало, получил так получил. Сашка вздохнул, поднялся, и побрел подсчитывать убытки, заодно отмечая уцелевшее. Вот, например, то же самое зеркало: как висело, так и висит себе. Ничем погромщиков не возмутило, так что запишем в плюсик. Рядом опрокинутая телефонная тумбочка, а под ней…

Он даже радостно присвистнул — совсем забыл про него! Экая нечаянная радость: соседкин навороченный телефон, свалившийся под тумбочку, цел, и красненький огонек по-прежнему сигнализировал о его работоспособности.

Сашка аккуратно перевернул аппарат, поднял трубку — гудок был. Вспомнив инструкцию, пару раз нажал на кнопку, и в узеньком окошке высветилось: было два звонка. Ну и кто чего хотел?

Первое сообщение тонуло в уже знакомых помехах. Сначала через бульканье и свист неизвестный доброжелатель пытался что-то объяснить про какой-то барьер, но по-прежнему разобрать можно было лишь отдельные слова, да и то с трудом.

А потом, совсем заглушив доброжелателя, ненадолго прорезался вдруг какой-то неприятно резкий, с визгливым акцентом голос, злобно твердивший что-то о гайдзинах, побежденных, которые не смеют без разрешения первыми заговаривать с теми, кто собрал восемь углов мира под одной крышей.

Сашка только плечами пожал.

Вместо номера абонента в окошке АОНа горело «error (252», так что вся затея с определителем оказалась бесполезной. Второй звонок прошел сегодняшним утром со служебного телефона Сереги, и запись на кассете звучала так:

— Вороненок, что за розыгрыши? Так порядочные люди не поступа… А это еще что?! — голос обрывался, и пленка некоторое время крутилась молча, пока автоматика не остановила запись.

Сердце сжало дурное предчувствие, и Сашка начал лихорадочно набирать номер, в спешке промахиваясь пальцами мимо кнопок.

Гудок, еще гудок, еще один… Там что, уже разбежались все? До обеда же полчаса! Нет, вроде трубку подняли…

— Алло?

— Сергея будьте добры! — попросил Сашка.

— Какого Сергея? — недружелюбно спросили в трубке.

— Обычного. Он у вас один и есть… — удивился Сашка. Коллектив лаборатории насчитывал шесть человек, все они прекрасно знали голос Воронкова, да и никаких других Сергеев, кроме Кози, там не было.

«Практикант какой, что ли? Вряд ли, голос взрослого человека, причем явно привыкшего, что на его вопросы отвечают без пререканий».

Тем временем на другом конце линии послышались неразборчивые звуки — похоже, что трубку прикрыли рукой и о чем-то совещаются. Потом незнакомый голос послышался снова:

— Он сейчас не может подойти к телефону. Что вы хотите?

— Это из канцелярии. Он ведомость на отпуска еще не принес. — Сам не зная зачем, соврал Воронков и повесил трубку. Так ему и поверили — из канцелярии. По городскому-то телефону!

Он немного поколебался, а затем набрал другой номер, похожий на первый. Благодаря Козе он перезнакомился с половиной девушек отделения «Э», с некоторыми даже подружился и сейчас звонил одной из них. На этот раз трубку взяли сразу.

— Марина? — заторопился Сашка, — это Вороненок. Что у вас там, в шестой происходит? Я звоню — там вместо Сереги кто-то незнакомый, да въедливый такой, как иприт!

— Ой… Сашенька, тут беда. Сережку… — девушка всхлипнула, — убили его. Прямо там, в лаборатории, нашли!

— Как? — остолбенел Воронков.

— Я не знаю! Там все куда-то ушли, а пришли, он уже… все. Милиция приехала, следователь, собаку привели — только она как остановилась перед дверью, так дальше ни в какую. Химии, наверное, не любит… Ой, да что я говорю! Тут такое, а я про собаку… — Марина снова всхлипнула, и в трубке запищали короткие гудки.

— Извини, — тихо сказал Воронков, обращаясь то ли к Марине, то ли к Сергею, и машинально опустил трубку на рычаг.

«Я вроде бы куда-то шел… — подумал он безо всякого интереса, — Ах, да, подсчитать убытки…»

Сашка вспомнил вчерашнее утро и Козю, уходящего за дверь с баночкой в руках. Всего лишь, маленькая такая баночка с жидкой дрянью в ней, такой дряни в каждом отстойнике кубометры — и вот: милиция, следователь, собака… Свидетели, экспертиза, отпечатки пальцев — деловито, отработанно, обыденно. А как теперь жить человеку, твердо уверенному в том, что именно он, и никто другой, стал причиной смерти друга?! И мало ли что этот человек сам уже раза три чудом уходил от опасности — чудом или не чудом, но ведь уходил! А Серега не ушел. Наверное, даже не успел понять, что вот она, опасность…

Сашка медленно поднял с пола чудом уцелевшую чайную чашку, повертел в руках и с размаху швырнул ее об стену, вложив в бросок такую силу, что в стороны полетели даже не осколки, а мелкая пыль. Убытки, значит? Он вытащил «Мангуста», снял пистолет с предохранителя и вернул под плечо. Ладно, посчитаемся!

Идя по улице быстрым пружинистым шагом, Воронков едва сдерживался, чтобы не заорать во весь голос «Вот-он я, сволочи, здесь!». Специально свернул в памятный переулок к поликлинике — сейчас он даже хотел, чтобы черный «рейтар страха» вновь поджидал его где-нибудь за углом, неважно в каком обличье: всадника ли, мотоциклиста…

Но ни в переулке, ни в глухих дворах, ни на оживленных улицах, ни на территории ТЭЦ, куда он, наконец, забрел — нигде Сашка не встретил никого из тех, с кем хотелось встретиться и потолковать тет-а-тет. Прохожие, по случайности взглядывавшие ему в лицо, сразу же прятали глаза и делали вид, что совершенно не интересуются этим крепким парнем в дешевой куртке, напротив, у них сразу же появлялось срочно дело где-нибудь в стороне от его пути.

Несколько раз он вызывающе неторопливо пересекал улицы, по которым шел плотный поток машин. Визжали тормоза, мигали фары, из-за стекол доносилась матерщина, но ни разу среди них не возник распластанный черный силуэт — в том, что такая машина у «них» не одна, Сашка не сомневался. Не обращая внимания на возмущения водителей, он шел в следующий проходной двор, а после него снова подставлял себя под колеса, оставаясь готовым в любую секунду начать схватку.

Но ничего не происходило, и через некоторое время Сашка понял, что уже сам не очень-то и хочет в очередной раз лезть под машину.

Человек не может находиться в каком-то одном состоянии вечно. Потрясение, гнев, отстраненное желание разом со всем покончить — примерно через час эти чувства покинули Воронкова, сменившись усталостью и тоской. Никто не хотел выходить на смертный бой, никто не хотел принимать вызов, и та решительность, с которой он вышел из дома, казалась теперь нелепой.