Михаил Ахманов - Скифы пируют на закате

Глаза Догала стали закатываться, и куратор, пока не пытаясь понять, в чем же дело, повернулся к Скифу.

– Ну-ка, распахни окно во двор, пусть протянет… Да поживее, парень!

Эе-ноль-пятый метнулся к окну, а Сарагоса прошествовал на кухню, выбил трубку о край голубой фаянсовой раковины, открыл кран и постоял в задумчивости, глядя, как прозрачная струйка воды смывает пепел. Потом он хмыкнул и, опустив «дельфина» в кисет, снова наполнил его чашечку табаком, аккуратно примял табак пальцем и вернулся в комнату.

Скиф уже находился у окошка, на боевом посту; глаза у него были что два блюдца. Догал, похоже, очухался, хоть выглядел еще бледноватым и сидел на стуле как-то боком, скорчившись, словно бы левая половина тела перетягивала правую. Губы его пока что не обрели былую яркость, но шевелить ими он мог вполне.

Протянув к нему ладонь, на которой уютно устроилась трубка, куратор спросил:

– Попробуем еще разок? Или хватит? Догал помотал головой, жадно втягивая прохладный вечерний воздух.

– Ну, тогда объясни, друг любезный, с каких это пор ты валишься в обморок от табачного дыма? И почему?

– Нам… нельзя… – просипел Догал, пытаясь сесть прямо. – Нельзя… Запах… убивает…

– Кому это – нам? – приподняв бровь, спросил Сарагоса.

– Тем, кому приносят дары… Вот такое… – Рука компаньона потянулась к ярко-красной коробочке. Пальцы его дрожали, но голос звучал вполне внятно.

– Кто приносит?

– Мне – Рваный… Что-то для меня, что-то для других… С Рваным случай свел… еще зимой… Дал он мне пачку, попробовать… Ну, и с тех пор… – Догал смолк.

– Рваный – это тот, со шрамом? – уточнил куратор. Дождавшись утвердительного кивка, он пробурчал: – По виду типичный уголовник. Ну и где же он берет товар?

Губы Догала плотно сомкнулись. Казалось, он даже закусил их, чтобы не проговориться; лицо его закаменело, но в глазах, как заметил куратор, по-прежнему стыл ужас.

Не говоря ни слова, Сарагоса сунул «дельфина» в рот, вытянул из кармана зажигалку, высек огонь. Догал, отстраняясь, слабо пробормотал:

– Не надо, Петр Ильич… не надо.,, я скажу… все равно… – Губы его зашевелились почти беззвучно, но куратор, склонившись, разобрал: – Все равно… я конченый человек… конченый… Уже, собственно, и не человек… так, наполовину зомби…

– И зомби умеют говорить, – жестко сказал Сарагоса. – Выкладывай! У кого этот Рваный берет товар?

– У Хозяина… Ты был прав, Петр Ильич… Товар – от Хозяина… и те, кто на тебя напал… атаракты… тоже от Хозяина…

Куратор кивнул, не спуская пронзительного взгляда с бледной физиономии Догала.

– Это я понимаю: у всякого гнусного товара и у всякой швали есть хозяин. И кто же он?

– Мне неизвестно. Человек… или нечеловек… Связь только через Рваного… Я звоню… звоню какой-то женщине… Она ничего не знает, просто передает… Звоню, и Рваный приходит…

– Черт с ним, с Рваным! – рявкнул Сарагоса. В сером волглом тумане, так долго застилавшем ему глаза, начинали маячить смутные тени. Он еще не видел лиц, не мог разглядеть очертаний фигур, но подсознательно уже ощущал их присутствие, словно всматривался в стаю бесплотных духов, призраков, мельтешивших на грани яви и сна.

– Черт с ним, с Рваным! – повторил он, склоняясь к самому лицу Догала. – Кто Хозяин? Где он?

– Не знаю, Петр Ильич… крест святой, не знаю… Он… оно… это существо… граф Калиостро… где-то под городом обитает… Рваный так говорил… И еще говорил, что писания твои сильно Хозяину не нравятся.

Сарагоса резко выпрямился. Теперь он стоял, возвышаясь надДогалом, словно башня: плечи развернуты, руки скрещены на груди, в глазах охотничий блеск. Скиф, застывший у окна, глядел на него со смесью любопытства и почтительного восхищения.

– Значит, Рваный так говорил… Ну, любезный мой Марк, придется тебе устроить мне встречу с этим Рваным… Или сразу с Хозяином! Позвони, скажи, что, мол, журналист Синельников хочет взять интервью… встретиться, значит, и кое-что обсудить. Насчет осенних лесов, увядших листьев и все такое… Пообщаться с братьями по разуму! Ну, сделаешь?

Догал кивнул, и куратору показалось, что в темных глазах компаньона промелькнула искорка жалости. Промелькнула – и погасла, словно ее и не было. Остались лишь мрачная обреченность и страх.

Крепко же он напуган, подумал Сарагоса. Крепко! Впрочем, могло ли случиться по-иному? Догал был один – одинокий растерявшийся человечек перед смутным ликом чего-то неведомого и ужасного; за ним не стояла мощь Системы, раскинувшей свои бесчисленные щупальца по всем материкам и океанам Земли. Глядя на посеревшее лицо компаньона, Сарагоса процитировал про себя: «Голд», он же «эрмитаж», он же «лувр», он же «прадо», при длительном воздействии приводит к деструкции психики, потере памяти и, в конечном счете, к летальному исходу. Соблюдайте крайнюю осторожность!" Выходит, осторожности-то Догалу и не хватило!

Он сунул в карман трубку, которую все еще сжимал в кулаке, и спросил:

– Ты как Хозяина называешь? Граф Калиостро? А почему? Плечи Догала приподнялись и опустились.

– Как мне еще его звать? Таинственная личность… владыка над душами людскими… Калиостро и есть… или, если хочешь, Шива-Разрушитель… Ариман, Сет, Люцифер, средоточие зла… Зови как угодно!

– Ну и что этому Калиостро надо? Догал снова пожал плечами.

– Что надо Князю Зла? Мы сами, я полагаю. Люди! В обмен вот на это. – Его рука, протянутая к красной коробочке, уже не дрожала.

– Люди? – повторил куратор, вспоминая свои недавние раздумья. – Люди, если рассматривать их как предмет торговых операций, слишком неопределенное понятие, мой дорогой. Так что же ему нужно, поконкретней? Рабы? Пушечное мясо? Скот? Наши почки и печень? Наши мысли, идеи, наша технология? Или одалиски для гаремов?

– Все шутишь, Петр Ильич… Вот встретишься с ним, сам и спрашивай! Спрашивай, коль пороху хватит!

– Куда торопиться, Марк? Сначала я тебя порасспрошу. Обо всем, что знаешь! – Убедившись, что компаньон вроде бы ожил, Сарагоса вернулся к своему стулу и сел. Трубка его, точенный из грушевого корня дельфин, снова вынырнула из кармана, словно лапоминая о том, что запираться Догалу не следует. – Ты, кажется, и других поминал? Не Рваного, а тех, для кого он товар носит? Ну и что ж это за люди?

По лицу компаньона скользнула тень улыбки.

– А ты разве не знаешь, Петр Ильич? Разве твои племянники не доложили? Их ведь на Литейном пруд пруди, а?

– Ишь ты, совсем оклемался! Уже и Литейный начал поминать. – Куратор поднес трубку к ноздрям и глубоко втянул воздух. – Только я не с Литейного, Марк. Я скромный журналист и пекусь лишь о своей шкуре… ну, и о своих племянниках, разумеется. А потому желаю знать, кому на ногу наступил. – Он смолк, сосредоточенно уминая табак. – Ну, какие же люди к тебе ходили? Давай рассказывай! А племянники мои проверят.