Григорий Крячко - Суррогат мечты

Призрак отщелкнул окурок в сторону. «Бычок» сверкнул в бледнеющей от наступающего рассвета темноте тусклой искоркой и запрыгал по кускам шифера крыши. Эдуард проводил окурок взглядом.

— Возьмете меня в ученики? — вдруг спросил он.

— Возьму, — совершенно серьезно кивнул Призрак, — Уже светает. Готовься, Стрелок, в путь.

Странное и удивительное это было место. Там, где небо в прямом и переносном смысле плотно стесняется с землей, сходится то ли в поцелуе, то ли в единоборстве. Огромная пустошь, покрытая плотным — плотным ковром своеобычной и вездесущей здесь травы полыни, волнообразно колышущаяся от ветра, тихо, тревожно шелестящая, необъятная, серо-коричнево-зеленая. Небо затянуто серыми тучами, но через них льется рассеянный, как через специальные светофильтры неяркий свет где-то прячущегося солнца.

Страшное место, обитель поклявшейся отомстить людям — погубителям искалеченной насмерть природы. Тихо тут. Почти ни звука вокруг. Нет никакого зверья, даже смертельно опасных ловушек нет в пределах видимости. Укрыться от взгляда осторожного человека им просто негде, полынь предательски укажет их своими стеблями. Зоне нет смысла подстерегать жертвы там, где их в принципе быть не должно. Но — невозможно! — они были…

Четверо человек брели через это полынное поле на горизонт, туда, где поднимались серыми мрачными громадами корпуса Чернобыльской атомной электростанции, где уродливым бетонным коробом навеки замер Саркофаг и попирала небо та самая знаменитая вентиляционная труба, давно уже ставшая символом этой трагедии всего человечества. ЧАЭС ждала людей, как ждет добычу настороженный на звериной тропе стальной капкан. Лишь тоненько, на самой границе слуха звенит в морозном воздухе тугая стальная пружина. Лишь доносится с того края полынной степи дуновения ЧУЖОГО, пропитанного смертью ветра.

Здесь нет даже птиц, так как пронырливые вороны, все же убоясь радиации, не суются сюда. Все мало-мальски крупные растения засохли и сгинули на корню, оставив только траву-полынь, знаменитый чернобыльник, давший имя этим местам в незапамятные времена. Черная быль… Воистину черная. Слишком горькая, чтобы хоть один из разумных существ мог сполна вкусить ее, оставшись живым.

Люди давно уже выключили приборы, показывающие уровень радиации вокруг, чтобы не давил на нервы сливающийся в один сумасшедший вой треск. Если бы не артефакты, по мере своих сил борющиеся с излучением, все они уже получили бы дозу, несовместимую с жизнью, и доживали бы последние минуты на этой земле. Но у них еще оставались шансы, хотя радиоактивная «грязь» медленно, но верно накапливалась в их телах. И они прекрасно знали об этом. Путь назад закрыт, значит, только вперед. Осталось немного.

Лиц этих смертников невозможно было различить из-за плотно пригнанных противогазов с особыми масками высшего уровня защиты. На всех четверых красовались мощные бронекостюмы, уже кое-где исклеванные осколками, потертые, запыленные, со следами грязи и крови. В руках люди несли оружие, у одного, шедшего первым, на плече висела СВД. Рюкзаки они давно выбросили, чтобы не тащить лишний вес, рассовав все самое необходимое по карманам и специальным подсумкам.

Четверо путешественников готовились ко всему. К горящей под ногами земле, к непроходимым полям из невиданных сверхмощных ловушек, к толпам осатаневших от голода и ярости зверей и зомби, даже к атакам «летающих тарелок», к минным заграждениям и колючей проволоке, но только не к этой мертвой полынной тишине вокруг. Они, конечно, предполагали, что «фонить» тут будет по-черному. Но чтобы так… Даже все вокруг перед глазами людей, спрятанными под толстыми кварцевыми стеклами противогазов становилось непривычно монохромного оттенка, все цвета и краски куда-то почти полностью пропали. Воздух, проходящий через фильтры, отдавал горечью и щипал горло.

ЧАЭС медленно выплывала из-за горизонта, с каждым шагом придвигалась все ближе, уже заслоняла туманно-размытый диск солнца на небе. Где-то там, под серой скорлупой бетона Саркофага, над которым уже видно мертвенно-призрачное сияние, скрыто то, к чему шли четверо путников. Монолит, Исполнитель Желаний. Заветное НЕЧТО, могущее реализовать все саамы заветные мечты и чаяния. Наверное, каждый уже однозначно определился, что загадает этому суррогату Бога. А может, и нет. Время еще есть для последних раздумий.

Черт не спеша шел впереди всех, только винтовка мерно покачивалась на могучей спине в такт шагам. Трофейное оружие все же сослужило путникам добрую службу. На самом выходе из Припяти дорогу преградила целая толпа зомби. Наверное, пришлось бы сжечь прорву патронов, пробиваясь через стадо живых трупов, но Черт приник к окуляру прицела и взялся за дело. Мощные патроны винтовки прошивали головы зомби насквозь и умудрялись поражать еще стоящий сзади, пусть не насмерть, но валили наземь, откуда мертвецы просто уже не могли встать, так и корчились, бестолково шевеля конечностями. Зомби, кое-кто из которых были еще и вооружены, открыли неприцельный огонь во все стороны, но наемник метким огнем выкашивал их ряды. Ни одного патрона не пропало даром! Всех уничтожить, разумеется, не удалось, но пока тугодумные зомби соображали, в чем дело, искатели Монолита уже проскользнули между ними и были таковы. Немного патронов, неполный магазин к винтовке еще оставались, и Черт упрямо тащил нелегкую и громоздкую винтовку, не желая расставаться с поистине убийственным оружием.

Следом шел Дима, более или менее оправившийся от телекинетического удара карлика, попытки удушения и воздействия неведомой силы Колеса Обозрения в Припяти. На душе Шухова скребли и драли сердце черные кошки — все оттого, что ему пришлось, пусть и фактически бессознательно, бросить в городе своих друзей и спутников живыми на верную смерть. Черт на все вопросы мертво молчал, Сапог нес какую-то чушь под нос, и только честный Грач открытым текстом сказал, что Иван и Журналист так и не нашлись, из чего следовало, что почти однозначно мертвы, Эдику во время боя на крыше гранатой разворотило ногу, а Призрак из человечности остался с раненым, и Грач сделал для них единственное, что мог — подарил свою аптечку. Дима шагал и молча мучился, принимая все произошедшее на свой личный счет и казня себя от полной безысходности и бессилия. Бросить товарищей на произвол судьбы, и ничего не мочь сделать с этим — для него было худшее из наказаний. Под стеклами маски по лицу Шухова катились злые слезы, но никто, к счастью, не мог видеть этого.

Сапог и Грач шли друг за другом и вообще ни о чем не думали. Мысли бывшего зэка были заняты исключительно просчетом степени собственной гибели при проникновении на страшную Станцию и в сам Саркофаг, и как бы так повыгоднее поторговаться с Монолитом. Чтобы вместо одного желания загадать, скажем, три. А вообще, чем больше — тем лучше! Надо только правильно построить фразу. В лексикологии Сапог, разумеется, специалистом не являлся, а его язык наполовину состоял из матерных и непристойных выражений. Однако тут представлялся особый случай, достойный пошевелить извилинами как следует. Из крысы прямо в ангелы!