Дарья Иволгина - Ливонская чума

— Боже! — воскликнул Харузин. — Где вы нашли эту королеву?

— В Тарвасте, — сказал Севастьян. — Ты прав, эта дама — почти королева…

— Королева эльфов, — добавил Харузин потрясенно. — Настоящая!

Оказавшись в центре внимания почтительных, чисто одетых и вежливых мужчин, Урсула вела себя в точности так, как героиня одного из множества любимых ею романов: она любезно улыбалась всем сразу и никому в отдельности, подавала пальчики для поцелуя и милостиво наклоняла голову в легком поклончике.

Иордан подошел к девушке и присел перед ней на корточки. Рослый ливонец едва не клюнул ее носом. На мгновение она смешалась, но тут же взяла себя в руки.

— Тарваст? — повторил Иордан. — Ты из Тарваста?

— Именно, — сказала девушка.

— Что с ним?

— Этот город разрушен до основания русскими войсками, — сказала Урсула. — Там у меня осталось все… Мой дом, мои родители… Но потом я встретила этого благородного господина, — она указала на Севастьяна. — Теперь я — часть его отряда.

— Девочки не бывают частью боевого отряда, особенно состоящего из всякого сброда и беглых разбойников, — возразил было Иордан, но Урсула покачала перед его глазами тоненьким пальчиком.

— Вы сильно ошибаетесь! — заявила она, радостно улыбаясь. — Эти люди — моя семья. Вы ведь из Риги? Я по выговору поняла.

— Из Риги… — Иордан судорожно вздохнул. — Ордена больше нет.

— Но Рига стоит, — отозвалась Урсула. — И вы живы. И я тоже жива.

— В этом есть смысл, — отозвался Иордан.

— Ну, хватит, — Иона протолкался вперед и коснулся локтя Урсулы. Харузин, хорошо знакомый с «дивным народом» по ролевому прошлому, подумал было, что сейчас «королева эльфов» сердито отдернет руку и попросит своего служителя не мешать ее общению с благородными лордами, однако Урсула с готовность повернулась к Ионе и нырнула под его ладонь.

Иона взял ее на руки и ловко усадил себе на плечи. Было очевидно, что это они проделывают довольно часто.

— Пойду к Глебовой, — объявил Иона. — Заодно и мою даму у нее оставлю. Хватит ей с солдатней таскаться. Пусть пока отдохнет.

И ушел.

Харузин ошеломленно смотрел ему вслед. Иона очень изменился с тех пор, как они познакомились с ним — выкормышем скомороха Недельки, давно уже покойного. Когда-то это был чумазый, довольно поганенький мальчишка, трусливый и ленивый донельзя. Никто и предположить не мог, что из Ионы вырастет молодой мужчина, обладающий таким чувством собственного достоинства.

— Это все женщина, — отвечая на мысли Харузина, молвил Флор. — Без женщины мужчине таким не стать.

— Не обязательно, — возразил Харузин. И шепнул ему на ухо: — Это влияние Севастьяна.

Правы были, конечно, оба — и оба знали об этом.

Впрочем, метаморфозы иониной личности были наименее важной темой для раздумий. Куда серьезнее представлялось другое: отыскать Соледад и покончить с ней. Пока эта ведьма жива, она будет прятаться по новгородским трущобам и выискивать все новые и новые способы извести Флора и всех, кто ему дорог.

— Нужно заманить ее в ловушку, — предложил Флор. — Положить этой крысе кусок сыра полакомее, завести пружину потуже, а когда она сунется — хлоп! Пережать ей спину и утопить.

— Прекрасный план, — вздохнул Харузин. Осталось только сочинить, как сию метафору претворить в грубую реальность. У меня пока что на сей счет никаких идей не водится.

У хозяина дома появилась еще одна забота, неотложная: разместить и накормить глебовский отряд. Впрочем, русские воины всегда поражали своей неприхотливостью. Может быть, если бы не долгое влияние монголов, такого и не было бы, но из песни слова не выкинешь: немалое позаимствовано русскими у кочевников.

Во время похода воин регулярной армии имеет при себе толченое просо в мешочке длиною всего в две ладони и немного соленой свинины, а также соль (если повезет, то смешанная с перцем). В мешке брякают топор, трут и горшочек. И в любой местности такой человек будет сыт и доволен, даже если поблизости не водится никакой дичи, и невозможно добыть рыбу. Садится солдат на землю, разводит огонь, кладет в горшок ложку проса, льет воду, добавляет соли и варит. Тем и довольствуется. И важные бояре умеют сидеть на таком голодном пайке не хуже своих солдат. А если посчастливится найти дикий лук, так обходятся одним луком.

Однако Флор полагал, что людей после похода следует накормить все-таки получше. Из кладовых извлеклись последние запасы — мешок муки, полбочонка соленых огурцов да чеснок. Жаль, никакого мяса не нашлось.

Не дожидаясь возвращения жены, Флор сам замесил тесто и поставил подниматься, а Лавр тем временем вместе с солдатами носил свежее сено на конюшню и вынимал из сундуков одеяла.

Солдаты озирались по сторонам, оценивали дом, щурились.

Харузин негромко спросил у Севастьяна:

— Ты в них уверен?

Севастьян повернулся к Харузину, чуть удивленно приподнял бровь.

— О чем ты?

Сергей замялся, ответил смущенно:

— Ну, все-таки они у тебя злодеи…

— Боишься, что воровать станут? — понял Севастьян и пожал плечом. — Тебе-то что за забота?

— Не знаю…

— Вот и не заботься, — отрезал Севастьян.

Иона с Урсулой подбежал к дому Глебова и заколотил в ворота.

— Настасья! — кричал он. — Настасья! Севастьян вернулся! Открой мне, это я, Иона!

Спустя короткое время ворота отворились. Две женщины стояли во дворе, настороженно глядя на вошедших; одна сложила руки на поясе, другая стиснула в пальцах пистоль, привезенную из Англии. Дети шумели где-то в доме, возмущенные тем, что им не позволяют выйти.

Иона снял с плеч Урсулу, бережно поставил на землю, а сам, сияя, поклонился Настасье в ноги.

— Вернул я тебе брата, Настасья, — промолвил он. — Жив-здоров, невредим и скоро будет здесь!

Настасья ахнула, всхлипнула 6eз слез, бросилась поднимать Иону и прижимать его к себе.

— Жив! Здоров! — бормотала она. — Ты-то как сюда пробрался?

— А по улице, — объяснил Иона и повернулся к Наталье. — Беда миновала. Чернь разбежалась, кого-то саблями посекли, кого-то пулей уложили, а сейчас на улицах никого нет. Тихо, спокойно стало…

Урсула рассматривала женщин с интересом. За время своего путешествия с солдатами она почти не встречала женщин, поэтому эти новые для нее персоны вызвали у девушки особенный интерес. Ей все было любопытно: и как они одеты, и как держатся, и как разговаривают.

Наталья — черноватая, с узким «эльфийским» лицом, в русском платье — как в игровом «прикиде», словно переодетая нарочно, для какого-то представления, и в руке пистоль. Губу прикусила, глаза сузила — решительная и смелая.

Настасья Глебова — светлая, тихая, «царевна-лебедь», как ее называли иногда. От Настасьи хлебом пахнет.