Дарья Иволгина - Ливонская чума

Русские подошли к Вильне и Мстиславлю; Радзивилл бежал в Минск, назад, и позор поражения висел на его длинных усах, грозя оторвать гордую панскую голову и метнуть ее под ноги Сигизмунду. Сам польский король также был в смятении. Королевские вельможи быстро написали московским боярам, что послы Сигизмунда готовы ехать в Москву, если русские согласятся остановить военные действия. Государь Иоанн объявил перемирие на шесть месяцев, до лета. Он велел заново отстроить полоцкие укрепления и отслужить молебен в Полоцкой Софии; а затем передал город князю Петру Шуйскому и вернулся в Москву, где его ждали и радость, и горе.

Радость — рождение царевича Василия царицей Марией; а горе — смерть младенца спустя пять недель после появления на свет…

Калека Харлап отпросился в Новгород и уехал из войска с письмами и даже малым вознаграждением.

Рассказ о победе закончился на горестной ноте, и некоторое время все молчали, не зная, как и относиться к услышанному. Затем Флор вздохнул.

— Что ж, — молвил он, — еще одна зима позади, комет в небе больше не появлялось, а скоро откроется путь по морю — и будем ждать других новостей. Выберем, куда отправимся в новое плавание! Весь мир покамест лежит перед нами, и лет нам еще очень немного. Что бы ни случилось — нашей жизни у нас никто не отнимет.

— А я хочу в Лондон, на премьеру «Гамлета», — сказала Наталья мужу, когда они остались одни.

— Кто это — «Гамлет»?

— Я тебе говорила, был — точнее, уже есть, — такой актер и великий поэт, Вильям Шекспир. Он напишет множество прекрасных произведений… У нас в России их любили играть. Было несколько знаменитых фильмов, а спектаклей — без счета! Знаешь, Флорушка, вот мы как-то раз с Вадимом поспорили… Часто читаешь произведение какого-нибудь англоязычного писателя. Ну, какую-никакую фэнтези. Так там непременно об одном и том же говорится раз по пять. Во-первых, если книга — продолжение предыдущей, то в ней обязательно пересказывается содержание первого тома. На тот случай, если читатель не читал начало. Во-вторых, если героя книги посещает какая-нибудь мысль, даже самая грошовая, — ну, например, о том, что мужчине необходимо властвовать, а женской природе естественно подчиняться…

Флор захохотал, перебивая жену. Наташа покраснела:

— Что тебя так веселит?

— Мужчине необходимо властвовать? — переспросил Флор. — Женская природа подчиняется?

— А разве не так? Попы в церкви именно так и учат!

Наталья вдруг обиделась. Ну что это такое, в самом деле! Перебивают, да еще смеются над ней!

— Попы не так учат, ты хоть Лаврентия об этом спроси, Наташенька… У мужчины свой крест, своя работа, свое послушание в жизни, а у женщины — свое. Может быть, в ветхозаветные времена одни другим подчинялись, а Новый Завет на то и новый, что в нем муж и жена стоят плечом к плечу, каждый на своем участке… Я ведь не могу рожать детей. А ты не можешь таскать бревна по пять пудов весом. Так ведь от тебя этого и не требуется!

— Ну… — проворчала Наталья. — Я хотела быть смиренной.

— Смиренность — в том, чтобы быть собой, а не в том, чтобы прикидываться паинькой, — сказал Флор. — Не обижайся, родная, ты рассказывай про книжки. Что ты там подумала?

— А, англоязычная фэнтези. В общем, когда читаешь, то кажется, что написано для дебилов. Ну, для людей с дремучими мозгами. Совсем умственно отсталых. Даже так называемые «исторические романы» с фэнтезийным уклоном. Непременно Клеопатра по десять раз напомнит о том, что они с Цезарем мечтали основать великую империю, где сочетались бы все лучшие принципы Востока и Запада. Так сказать, реализовать мечту Александра Македонского. Понимаешь меня?

— Приблизительно.

— А в русской литературе такого нет, — продолжала Наталья увлеченно. — Ни у Пушкина, ни у основоположника социалистического реализма Максима Горького. Помянул один раз, что старушка сгорбленная — и все! Считается, что читатель в состоянии это запомнить. Сказал разок, что такой-то барин был неравнодушен к барыне такой-то — и баста. Не такой читатель идиот, чтобы позабыть столь важное обстоятельство.

— Я понял, понял, — осторожно, чтобы не обидеть Наталью, сказал Флор. — К чему ты это, Наташа?

— А вот к чему… Может быть, эти бесконечные повторения — вообще свойство английской литературы? У нас Шекспира, положим, переводят без всяких повторений, но кто знает, вдруг это просто произвол переводчика? Может, у Шекспира тоже по десять раз: Гамлет любит Офелию, но не доверяет ее отцу… Гамлет, конечно, любит Офелию, но не забудем же о том, что ее отцу он не доверяет… Итак, Офелию-то Гамлет любит, но что до ее отца, старого хрыча, — не доверял Гамлет старикану…

Флор засмеялся. Улыбнулась и Наталья.

— В общем, — заключила она, — коли уж так сложилась жизнь, что появилась у меня благая возможность побывать на премьере «Гамлета» и услышать все собственными ушами… Отвези меня в Лондон, Флорушка, а? А я тебе век благодарная буду!

— Хорошо, — сказал Флор, обнимая жену и ласково целуя ее куда-то за ухо. — Только ты, пава моя, припомни: когда этот твой Шекспир свои пьески марал?

— Ну… в шестнадцатом веке, — бойко ответила Наталья. — При Елизавете.

— Елизавета — на троне, но в каком году будет «Гамлет»? — серьезным тоном осведомился Флор.

Наталья ударила кулаками по постели и даже подпрыгнула от досады.

— Ты представляешь себе, Флор, — не помню! Ни одной даты в точности не помню! Ужас какой-то… Вроде бы, все будущее мне открыто, коль скоро я сама из двадцатого века, а толку от сего знания — ни малейшего. Сплошная досада!

— Не огорчайся, — Флор снова обнял ее и прижал к себе. — Так даже лучше. Что пользы было бы нам от твоего всезнайства? А так мы с тобой живем, как люди живут, о будущем ничего не знаем — как Господь даст, так и хорошо…

— Двое детей и неопределенность, — сказала Наталья. — Все как в обычной жизни.

А в детской сидел Иона. Мужающий, взрослеющий, мудреющий Иона. Иван Флорович, наследник Флоровского дома, возился на полу с игрушечными саблями. Маленькая Катерина сидела в свой кровати и точила яблоко новехонькими зубками.

Урсула тихонько возилась в соседней горенке, готовилась отойти ко сну. Иона благоговейно почитал свою подругу и всегда целовал ее в лоб на ночь, после чего уходил к детям, где и устраивался спать на полу, если его не выгоняли на конюшню, где у Севастьянова оруженосца тоже имелось гнездо. Верный себе, неделькин выкормыш постоянного обиталища не имел, кочевал по нескольким местам: то у Севастьяна Глебова заночует в доме, в прихожей хозяйской спальни, чтобы быть у господина под рукой; то у Флора ближе к лошадкам; а иной раз так и забудется в детской.