Андрей Посняков - Саркофаг

– Туда, туда, к главному корпусу заворачивайте, разгружайте.

Улучив момент, Тихомиров выпрыгнул из кузова:

– А где б мне начальника лагеря отыскать?

– Я начальник, – настороженно обернулся коротышка. – Вы по какому делу?

– По направлению! – улыбнувшись, протянул бумажку Максим. – Здравствуйте, Сергей Федорович.

– Ох ты ж! – Подозрение на круглом лице начальника враз сменилось самой искренней радостью. – Физрук! Нашла все-таки душечка Женя… Ох, нам бы еще музыканта… Что же мы стоим-то? Идемте, идемте же скорей… Э-э… санитарная книжка при вас?

– Копия.

– Пусть хоть так, лагерь ведомственный – с кем надо, договоримся… Ах, друг вы мой, вы даже себе не представляете, как вовремя появились. Через два дня заезд… Пойдемте, покажу вам главный корпус. Вы там, собственно, и будете жить все три смены… Вы ведь на три смены к нам? Ммм… – Сергей Федорович поспешно заглянул в выписанную Женечкой бумажку. – Максим Андреевич…

Макс улыбнулся:

– Как понравится.

– Понравится, понравится, – уверил начальник. – У нас тут всем нравится – народу немного, свежий воздух, пруд, лес опять же… – И снова мазнул глазами по бумажкам. – Ого, да вы коммунист! Давно в партии?

– Недавно, два года всего.

– А у меня пятнадцать лет партстажа… Завтра общее собрание, познакомлю вас с коллективом. Там все комсомольцы, так что партийных – только мы с вами. Вот на двоих партбюро собирать и будем. Вон, видите здание? Как вам?

Сильно вытянутый в длину одноэтажный барак под серой шиферной крышей был выкрашен в веселенький светло-зеленый цвет, рядом с крыльцом, возле молодых березок, виднелись агитационные стенды с пионерскими красногалстучными плакатами и всем прочим.

– Вы поднимайтесь, проходите, располагайтесь без всякого стеснения. – Сергей Федорович смотрел на Максима с обожанием. – Знаете, скажу доверительно: я хотел уж было женщину на ваше место брать, пенсионерку, – она у нас обычно старшим воспитателем работала. Но женщина есть женщина, сами понимаете, тем более пенсионерка, возраст, знаете ли, и все такое прочее… Ну, волейбольный матч она еще отсудит, а вот в поход с ребятами пойти – это уже проблема.

– Походы – это хорошо, – осматриваясь, отозвался молодой человек. – И места у вас тут красивые, ничего не скажешь. Говорят, где-то в лесу озеро какое-то есть, как же оно называется… Плохое что ли?

– Злое озеро. Так и называется – Злое. – Начальник лагеря обернулся и шутливо погрозил пальцем: – Но с ребятами вам в те места лучше не ходить – болота. Зато клев там отличный, потому что глухомань. Вот мы с вами вдвоем как-нибудь после родительского дня сходим, еще кого-нибудь с собой возьмем из вожатых… Эх, вот прошлым летом Эдик, радист, заядлый рыбак был! Жаль, не приехал…

– Так вы нашли радиста-то?

– Нет еще… – Сергей Федорович виновато развел руками. – Я вот подумываю в радиорубку из пионеров кого-нибудь посадить, ну, из старших отрядов. А то больше некого. Вот, кстати, ваша комната! – Начальник распахнул дверь. – Ну как?

Комната была как комната – два метра на три, просто обставленная – стол, койка, тумбочка да деревянная вешалка около двери. И большое, почти во всю стену, окно, выходившее в сад.

– Ничего, – скромно отозвался Максим. – Жить можно. А насчет музрука и радиста… Вы, Сергей Федорович, не спешите пока пионеров-пенсионеров брать.

– Дорогие ребята! Мы все рады приветствовать вас в начале этой удивительной смены, которая, несомненно, запомнится вам надолго. В первую очередь разрешите представить вам ваших вожатых, с которыми многие из вас наверняка уже успели познакомиться, и тем не менее…

Звучащий из развешанных на деревьях динамиков голос вдруг сорвался на визг, но тут же выправился, и стоявший на сцене позади начальника Макс, обернувшись, показал кулак мелькнувшему в распахнутом окне радиорубки Женьке. Тряхнув лохматой головой, музыкант сразу приложил руки к груди – мол, все под контролем!

И все же Максим волновался – может, зря его предложил? С другой стороны, без помощника трудно, да и Женьку, честно говоря, жалко: что ж ему, так теперь в скотниках и ходить? С его-то талантом?

Вот пить бы не начал, зараза, нет, вроде как клятвенно обещал, божился. Услыхав про лагерь, сразу загорелся весь – я, мол, такую там самодеятельность разведу, в Москву на гастроли поедем! Взяли бы только… Ну что на это мог Макс сказать? Взять-то возьмут, только ты, друг, не подведи, не пьянствуй!

Ну, что и говорить, обещал! И пока слово свое держал – даже пива не пробовал. Впрочем, его тут и не было, пива-то, как и никакого другого спиртного – ближайшее сельпо располагалось километрах в двенадцати. С другой стороны, бешеной собаке триста верст – не крюк, но… Держался пока Женька, держался.

Вот, песенку вовремя врубил… «Пинк Флойд», что ли? Ну, гад… Нет! Вот исправился, то, что нужно, поставил:

Первый день прошел суматошно, второй уже получше, а на третий-четвертый все уже покатилось по накатанной колее. Женька не пил, к новым своим обязанностям относился ответственно, начальник и вожатые на него нарадоваться не могли, настолько безотказным парнем оказался новый музрук-радист! И дело свое знал – не подкопаешься! Ладно, играл на всем – на баяне, фортепьяно, гитаре, так еще и, к большому удивлению Тихомирова, оказался политически грамотным, скорее даже – ушлым.

Макс только диву давался, как Женька разговаривал со старшим воспитателем – вредной дамой с вполне подходящим именем – Даздраперма. ДА ЗДРАвствует ПЕРвое МАя – так ее имечко переводилось, родители-идиоты обозвали, была в тридцатые годы такая вот мода: Владлен – ВЛАДимир ЛЕНин, Ким – Коммунистический Интернационал Молодежи и в таком вот духе.

– Вот, Даздраперма Георгиевна… (Женька был один из немногих, кто выговаривал это словосочетание без всякой запинки, начальник лагеря, между прочим, к таковым не относился)… Вот, Даздраперма Георгиевна, поступило предложение от вожатых провести вечер знакомств. С танцами.

– Без танцев!

– Вот, я тоже так подумал, но, увы – комитет комсомола лагеря будет против. То есть я имею в виду – «за». За танцы, разумеется. Тут уж не поспоришь, но… Я полагаю, они должны пройти на высоком идейно художественном уровне, в полном соответствии с постановлениями партии и правительства относительно музыкального репертуара культурных учреждений…

Тут даже Даздраперма не выдержала, довольно растянув сухие губы, кивнула: