Юрий Волгин - Хирург. Бегун. Беглец

Нужно было скорее убираться, не дожидаясь встречи с другими полицейскими. Потому что им явно придется не по нраву, что какой-то заезжий человек нарушил правила перехода границы.

Оглянувшись по сторонам, странник запрыгнул в кабину и рванул по дороге вперед, дав себе обещание, что больше не остановится и не выйдет из машины ни за какие коврижки, пока не найдет гостиницу «Белый шторм».

Пока ты бежишь — ты живешь. Когда ты не бежишь, то ты скорее всего мертв.

Бегун входил, вернее, вбегал в любой город, как к себе домой. Он любил дорогу, любил открытые пространства, но каменные джунгли с деревьями из железобетонных фонарей и опавшими листьями стеклянных фасадов нравились ему гораздо больше. В них было что-то хрупкое и трогательное, как в старых, истертых фотографиях.

Он много времени проводил, путешествуя по различным городам. Бегун погружался в города, выискивая самые интересные и красивые места. Ему нравилось находить сокровища прошлого и осознавать, что они теперь принадлежат только ему. И что, даже если он уйдет, чтобы потом вернуться через годы, богатства эти не исчезнут. Никто их не украдет и не похитит.

Во-первых, потому что некому. Во-вторых, если и есть кому, то им просто незачем это делать. Нельзя отобрать то, что ты придумал сам, собрав, как Франкенштейна, из имеющихся под рукой обрывков реальности.

Закаты, на которые можно любоваться, лежа на животе на крыше высотки. Или завесы дождя, сбегающего по карнизу с мерным плеском. Ржавое треньканье велосипедного звонка, прибитого к покосившейся березе, дающей каждую весну хрустальный сок.

Вот и сейчас шел дождь. Руслан бежал по улице и искренне любовался новым городом. Он расстался со странником без сожаления, потому что за короткое время в его обществе успел соскучиться по одиночеству, возможность остаться наедине с самим собой примерно на сутки ему нравилась.

Этому городу он сразу навесил ярлык — высотник. Ни в одной из точек, отмеченных им на бумажной карте, не встречал он такого количества высотных домов. Они толпились, сбивались в кучи, они теснили друг друга, ограждая прямые улицы великанским частоколом, в вершинах которого гулял злой ветер.

Струи дождя, казалось, были ростом с эти небоскребы и тянулись от самых туч до самой земли сплошной нескончаемой стеной. Серый асфальт покрывала пелена мелких брызг, и глянцевые отпечатки кроссовок Руслана в мгновение ока исчезали в потоках воды.

Город как город, и никакого тебе приграничья. Бегуну он нравился.

Впереди поперек дороги виднелся крытый прицеп фуры. Сам же грузовик красного цвета был развален на два куска, податливо облепивших фонарный столб, словно раздавленный пальцем земляной червяк.

Часть стенки прицепа была вскрыта. Кто-то вытащил оттуда коробки, но в них не оказалось ничего интересного: новогодние гирлянды, игрушки и грязные лица снегурочек глядели на Руслана из деревянных ящиков, набитых сгнившей соломой.

Не раздумывая, бегун взлетел по этим ящикам почти к самому верху, затем подпрыгнул и оказался на опасной, гуляющей под его весом крыше прицепа. Но там он оставался недолго — еще один прыжок, и бегун приземлился в неглубокую лужу с другой стороны фургона, утонув примерно по щиколотку и взбив пару приличных фонтанов.

Чтобы удержать равновесие, он дотронулся рукой до земли и нащупал в воде что-то маленькое, твердое и гладкое. С интересом поднес предмет поближе к глазам, чтобы лучше рассмотреть.

В руках у него оказался коренной человеческий зуб. Руслан брезгливо отбросил его в сторону, поднялся, и тут же, словно кто-то невидимой рукой сдернул невидимую завесу, в нос ему нахально ударил неприятный запах. С низины тянуло сладкой, как липовый мед, вонью разложения.

Он вытер лицо и медленно пошел по улице, оглядываясь. Мимо проплывали витрины. В тех из них, что уцелели, отражался взъерошенный и мокрый молодой человек. Под его блестящей от влаги загорелой кожей ходили мышцы, под одеждой перекатывались мускулы, носившие его изо дня в день вперед, дальше, быстрее, дольше.

В большинстве же витрин не отражалось ничего, кроме тьмы, из-за простого отсутствия стекол.

Но темнота эта не страшила. В ней не было угрозы. Всего лишь отсутствие света, подумаешь. А вот то, к чему бегун подходил все ближе, и то, что являлось причиной удушающего запаха, многократно усиленного дождем и влажным, насыщенным парами воздухом, было по-настоящему опасным.

Руслан зажал нос пальцами, потому что прямо перед ним висело несколько десятков человеческих трупов. По крайней мере ему казалось, что несколько десятков, может, их было много больше.

Но и того, что видел бегун, для любого нормального человека было слишком!

Висельники болтались везде. На столбах, на проводах, на карнизах. Они свешивались даже из окон. Петли из странного полупрозрачного материала врезались в их раздутые шеи. Один человек был повешен на ноге другого, висевшего на высоком высохшем тополе. Вместе они разложились и практически сгнили, закапав омерзительной массой декоративные решетки, ограды и землю вокруг себя.

Нечистот, размытых дождем, ничто не сдерживало, и сейчас они неспешно стекали куда-то вниз по улице. За многие десятилетия забитая до краев канализация уже не справлялась с таким потоком воды, поэтому Руслан не сомневался, что все человеческие отходы при каждом сильном дожде непременно отравляют минимум половину города. А если попадут в реку…

На груди ближайшего трупа, повешенного на согнутом под прямым углом флагштоке, прикрученном к стене дома, находилась табличка. Бегун достал нож, встал на цыпочки, взялся за мокрую бечевку и, морщась, срезал ее. Висельник покачнулся, и его одеревенелое колено коснулось щеки Руслана.

Бегун инстинктивно отшатнулся и принялся ожесточенно тереть лицо, будто стараясь избавиться от ужасного холодного прикосновения. И хотя ему показалось, что внутри штанины повешенного по большей части пустота и его нога давно усохла, да и сам он не представлял никакой опасности, все равно это прикосновение взбесило его.

— Черт! — Руслан в отчаянии махнул табличкой. — Какого хера тебе надо, спящее чудило?!

Висельник медленно повернулся к нему спиной вокруг своей оси, будто обидевшись. Руслан со злостью посмотрел на него, сплюнул и вытер табличку подолом майки. На ней синей смазанной краской были намалеваны через трафарет всего три слова.

Первые два: «Край висельников».

Под ними был схематически изображен человечек в петле, ноги которого упирались в третье слово: «Убирайся!»

Бегун перечитал слова, шевеля губами, еще раз, затем повертел табличку и небрежно отшвырнул ее. Табличка, плюхнувшись в ручей из нечистот, величаво поплыла куда-то, видимо обрадованная избавлению от столь неприятного мертвого соседства.