Юрий Волгин - Хирург. Бегун. Беглец

Руслану на мгновение померещилось, что робот натурально выходит из себя, что в его синтезированном голосе слышатся нетерпение и угроза. Но так только казалось. Полицейский-робот не мог испытывать эмоции, это не входило в его обязанности.

Хотя что-то изменилось.

«Увасестьпаспорт?» превратился из вопроса в пустую формальность, вроде «будьте здоровы!» при чихании или «спокойной ночи» перед сном.

— Ответь мне на вопрос, на мой хренов простой вопрос: зачем вы вешаете людей? Не арестовываете, а вешаете. Вздергиваете. Душите. Убиваете. Людей. Зачем?

— Увасестьпаспорт?

Бегун досадливо хмыкнул. Несмотря на убыстренную фразу, этот робот тоже начал выдыхаться. Лицо потускнело. Он не совершал никаких движений, но, видимо, ответы на вопросы потребляли гораздо больше энергии, чем ток для электрической сетки.

Руслан взъерошил мокрые жесткие волосы и сплюнул.

— Есть у меня паспорт. Показать?

— Да, пожалуйста…

— Ага, сейчас.

До этой минуты в течение разговора бегун стоял неподвижно, переминаясь с ноги на ногу. Теперь же бегун зашагал от робота спиной вперед, не спуская с него глаз.

— …Предъявите ваш паспорт счетчику… лицевой стороной…

Шаг перешел в бег трусцой, с быстрой, секундной оглядкой назад, через плечо, чтобы не споткнуться обо что-нибудь. В это мгновение то же самое на окраине города проделывал и Густав.

— …И вам будет выписан штраф по месту жительства, — продолжал вещать робот.

Он медленно двигался на гусеницах, выезжая из-под навеса, а когда расстояние увеличилось метров до тридцати, вскинул руку. Из ладони веером вылетела сеть и практически сразу же упала на асфальт, как фазан, на полпути сбитый охотником.

Матовое лицо полицейского потухло и стало черным.

Тогда бегун развернулся и побежал. Подальше от этого места, подальше от чашки с давно остывшим ядовитым чаем. Руслан бежал по главной широкой улице мертвого города, и на каждом из фонарных столбов вдоль нее болталось по двое повешенных. Через некоторое время трупов стало меньше. Еще через минут двадцать, когда от быстрого спринта у Руслана заболели легкие и горло, словно бы его охватило холодное стальное кольцо, он больше не увидел висельников.

Он преодолел центр города. Перешел через границу, оставив Край висельников позади.

Кто мог придумать этот ужас? Возможно, бывшие власти города или те, кто имел доступ к искусственным полицейским и умел с ними обращаться. В таком большом мегаполисе таких людей было предостаточно, и Руслан на своем пути видел не одну и не две пустовавшие зарядочные стоянки для роботов. Но, очевидно, до сегодняшнего дня особей этого странного вида сохранилось очень мало и все они сконцентрировались в центре города, как динозавры, стремившиеся уйти на юг от холодов.

И как же хорошо, что пошел дождь! Хорошо, что уже достаточное время держалась пасмурная погода. Старые солнечные батареи муниципальных зарядных станций накопили не слишком-то много энергии, что и спасло бегуну жизнь. А также тем людям, которые прошли через город вопреки желанию тех, кто решил закрыть границу на крепкий засов, перекрыв основную артерию перехода с Той стороны на Эту.

Тысячи людей остались в Краснодаре навсегда. Гонимые на юг, десятилетиями они шли единственным знакомым путем, чтобы найти смерть. Для них полицейский город стал концом Земли, краем, за которым не плескалось море, не росли пальмы и сладкий инжир. Они попали на внушавшее инфернальный ужас гигантское кладбище.

Руслану оставалось надеяться, что Густав останется в живых, огибая пограничье по не известной ему дороге.

Приют «Белый шторм» действительно находился на другой стороне мира. В начале или конце — для кого как, но для многих эта гостиница в свое время была и родным домом, и точкой отправления в новые, не изведанные ранее (или изведанные, у каждого свои заморочки) дали.

Эту гостиницу никто не придумывал — она была построена людьми до Большого Взрыва. Она сохранилась даже после того ужасного землетрясения, что разрушило город практически до основания, — «Белый шторм» находился на самой окраине, его как следует тряхнуло, но не разрушило. Полицейским до него не было никакого дела, приют держался за красной чертой, а значит, никто не отпугивал потенциальных посетителей.

Со временем светлое пятиэтажное здание потемнело. Хотя два поколения новых хозяев и старались поддерживать его в форме, но время неумолимо к материалам. Мир после прихода Легиона приобрел одну плохую особенность — никто из людей не верил, что он может устроиться где-то надолго. И все жили одним днем.

С годами гостиница не становилась лучше. В ее помещении скопились разные вещи, которые кто-то мог бы ошибочно посчитать за предметы, создающие уют и атмосферу человеческого тепла. Но наличники окон были покрашены белой краской лишь потому, что не нашлось краски иного цвета. А старомодный ненужный указатель сделали исключительно в угоду случайным людям. Потому что дела у «Шторма» продвигались ни шатко ни валко. Располагаясь не в самой оживленной точке континента, проживая каждую теплую, но снежную зиму, гостиница балансировала на тонкой грани между разорением и отчаянием. Никто не мечтал туда упасть. Поэтому именно дикарям, пешим общинам или, на крайний случай, пиратам предназначался этот указатель на высоком шесте, падавший каждый раз, когда дул слишком сильный восточный ветер.

И так уж получилось, что в этот день в «Белый шторм» заглянули именно пираты. Когда Бородин и двое его головорезов зашли внутрь, у хозяина гостиницы на душе стало погано. Он сразу понял, что это за сброд, но не мог их не впустить. Во-первых, последний посетитель съехал неделю назад. Во-вторых, пираты никогда «Шторм» не трогали. И все же он занервничал, хотя, как обычно, к правой руке его был пристегнут легкий карабин. Судорожно сглотнув, он произнес:

— Доброго дня. Долго ли?

— Оставь это приветствие для странников, папаша.

Бородин, главарь «Красной улитки», как они себя называли, подвинул хозяина в сторону и уселся за ближайший к нему круглый деревянный столик. Всего в просторном баре насчитывалось пять таких столов, вокруг каждого из которых стояло по четыре абсолютно разных стула. Среди этих двадцати экземпляров нельзя было найти ни одного одинакового, начиная от широких кресел и заканчивая трехногими табуретами.

Бородину попался плетеный стул, на котором он, скрипя кожаной курткой, вольготно устроился. Он откинулся на спинку, и та слегка прогнулась под его значительным весом. На потолке из матового стекла, засиженного мухами, отразилась его макушка с темными непослушными волосами.

Несмотря на то что всю жизнь, — а это без малого тридцать шесть лет — Бородин пиратствовал, он сохранил в своей внешности некоторые следы былой привлекательности. Лицо его было грубым, в глубоких морщинах, но необычайно подвижным и живым. Своей крупной комплекцией, сильными руками, уверенным поведением и аккуратной бриллиантовой сережкой в левом ухе он мог искренне нравиться женщинам.