Леонид Алёхин - Сердце Чёрного Льда [С иллюстрациями]

— Ближайшей отправляется «Золотая Стрела». Отходит через двадцать минут. Желаете ехать вторым или третьим классом?

«Помилуйте, — хотел ответить Якош. — Конечно, гербовым». Только так и надлежит путешествовать почтенным дворянам, довольствующимся пусть скромным, ко постоянным доходом. В гербовом классе обитые синим бархатом купейные комнаты на одну персону с зеркальным шкапом, умывальником и собственным отхожим местом. По звонку колокольчика немедленно явится проводник, принесет чай в золотом подстаканнике и постелет надушенную лавандой постель. Благодать.

Барон вовремя вспомнил о плане герцога, о сохранении инкогнито. Нет, ни о каком гербовом вагоне не может быть и речи. Велик риск попросту наткнуться на человека, знающего Анже лично или из газет. Но, судари мои, ехать вторым классом среди таких вот коробейников или третьим промеж зажиточных крестьян — увольте.

— Три билета в первый класс, прошу вас, — твердо сказал барон, чем немало удивил матрону. Последние тридцать лет ей не случалось ошибаться после взгляда на одежду пассажира.

Она нервно защелкала костяшками счетов.

— Так, «Золотая Стрела», скороходный полоз особой важности. Каждый билет десять солов. Если дорого для вас, могу пересчитать для второго класса, или же через час отходит…

— Не надо, — Белин ссыпал на медную тарелочку деньги. — Поторопитесь, прошу вас. Не хотелось бы опоздать к отбытию.

Стоило барону покинуть вокзал, как коробейник вскочил и рысью подбежал к окошку. Его широкое плоское лицо совсем не выглядело заспанным.

— Хамон? — спросил он и получил в ответ кивок. — «Золотая Стрела»? — кивок. — Сколько их?

— Трое, — ответила матрона. И мстительно добавила: — Не желают оне вторым классом, морду воротят. Поехали первым.

— Монеты какой чеканки?

— Я почем знаю? Мое дело маленькое.

— Твое дело на вопросы отвечать, — зашипел «коробейник», и матрона втянула голову в плечи, бледнея. — Давай монеты сюда, все равно их сдать придется.

— А мне как же, билеты-то проданы.

— Не спорить! Монеты!

Ссыпав монеты в карман, он деловито прикусил последнюю, присмотрелся к чеканке. Монетный Двор Хамона. Понятно.

Подхватив мешок, коробейник заторопился к выходу. Мяукнув, за ним последовала кошка.

Проводник в синей униформе с золотыми шнурами проверил билеты, проводил Анже и Якоша до двухместного купе, в соседнее посадил дворецкого. Вернулся к лордам и пробил билеты посредством серебряного инструмента в виде драконьей головы.

— Отбываем через пять минут, — сказал он, сверившись с брегетом. — Если я вам понадоблюсь, господа, дерните за этот шнурок.

Анже дал проводнику полсола, и тот с благодарностью их оставил. Лорд Белин с облегчением принялся набивать трубку. С момента, как он вышел из старого вокзала, его не оставляло чувство, что за ним наблюдают.

— Не бери в голову, — отмахнулся Анже, вытягиваясь на полке. — Если бы за нами кто-то шел, Улгар бы его заметил и оповестил нас. От него не укрыться.

— Улгар? Твой дворецкий?

Купе дрогнуло. Перрон за окном поплыл, унося машущих руками людей, продавцов снеди, сонных городовых и патрульных. Пару раз хлопнули двери, пассажиров первого класса ехало немного.

— Да, он самый. Как ты должен был заметить, на него можно положиться.

Белин закурил.

— Ты, похоже, для него больше чем хозяин, Анже, — сказал он. — Я видел, как он защищал тебя на опушке. Не всякий дворецкий станет рисковать своей жизнью за сеньора.

Герцог Савина задумчиво смотрел в окно. Промелькнули и исчезли черепичные крыши окраин Костров. «Золотая Стрела», набирая скорость, бежала на север. Колеса стучали равномерно и глухо, навевая ощущение покоя.

— Я люблю полозы, — сказал Анже Савина. — Мне нравится, когда железная коробка на колесах уносит меня навстречу неизвестности. В будущее жутковато идти самому, боишься споткнуться, тянет обернуться назад. Полоз помогает побороть страх, дает иллюзию, что все свершится само, без твоего участия. Похожее чувство я испытываю в корабельной каюте, когда волны колотятся о борт. Девятнадцать лет назад я отправился в путешествие на корабле по имени «Русалка Мара».

— Мой отец нанял двухпалубную галеру в Оросе, чтобы она отвезла меня в Никт и дальше вдоль побережья. Поездка была частью моего обучения, мне полагалось знакомиться с портовыми городами и укреплениями, постигать морскую науку и нравы прибрежных народов. Заодно копить материал для моего игрушечного материка.

Не скрою, прилежней портовых укреплений я изучал интерьеры портовых кабаков. Из всех обычаев морского люда мне больше всего полюбились те, что были связаны с ублажением изголодавшихся моряков продажными девицами. В общем, скучать мне не доводилось.

Когда на горизонте замаячили острия Соленых Гор и Пик Вериди вонзился в шатер северного неба, капитан скомандовал разворот. Велик был риск наткнуться в негостеприимных водах на ладейную флотилию баров. Горцы признают чужим лишь то, что хозяин может отстоять с мечом. Капитан не хотел рисковать судном и командой. Мы возвращались домой.

То было недоброе время, любимое пиратами Соленых Гор. Время туманов, в которых удобно подкрадываться на юрком баркасе к пузатому «купцу». Из трюма извлекли запретные «аспиды», капитан лично проверил и наладил стрелометы на носу и корме. «Ложась спать, кладите меч поблизости, молодой мастер, — наставлял он меня. — Здесь не южные моря, пиратам плевать на выкуп, им не нужны пленники. Сражаться придется до последнего». Нечего и говорить, что после его слов сна у меня изрядно поубавилось.

Одной из бессонных ночей, слоняясь по палубе, я разглядел за бортом человека. На мой крик сбежались матросы, беднягу выудили багром.

Он не утонул, потому что привязал себя ремнем к обломку мачты. Силы оставили его, он был без сознания. Неизвестно, как долго его носили волны. Матросы отнесли его в трюм, уложили на банку. Корабельный врач разрезал рубашку, задубевшую от соли. Я услышал ропот. Матросы переговаривались и тыкали в спасенного пальцами. Явился капитан. Лицо его было куда мрачнее, чем я привык видеть. А капитан отнюдь не был из той породы, что встречает утренний луч солнца веселой песней.

— В недобрый час вы выглянули за борт, молодой мастер, — сказал он.

Я поднес к лежавшему лампу. Все его тело и даже лицо было покрыто узором татуировки. Она отличалась от тех рисунков, которые я видел на телах матросов или баров. Диковинные изломанные руны, картинки тонущих кораблей и людей, пронзенных копьями. Будто кто-то вел летопись бесчисленных сражений на смуглой, покрытой шрамами коже.