Валидуда Анатольевич - Время Обречённых

Рядом с Мервуевым сидел Мейер Георгий Андреевич, капитан запаса, участник Мировой Войны и Белого движения, известный в двадцатые журналист и литературовед, и вот уже восемь лет председатель ОСВАГ – крупнейшего в Европе пропагандистского ведомства, курировавшего журналистику, цензуру, синематограф и иные сферы национально-духовной жизни общества.

Напротив них расположился Протасьев Фёдор Геннадьевич, полковник в отставке, участник всех войн, что вела русская армия, начиная с Мировой, даже в Испании в тридцать шестом воевал, покуда не ранили. Нынче Протасьев Верховный председатель триады СОРМ, ЮНАРМИИ и ЮНФЛОТА, полтора года как занимающий этот пост и уже успевший воплотить в жизнь немало проектов.

По левую руку от Протасьева расположился генерал Порыгин Ярослав Олегович, воевода Корпуса Внутренней Стражи. Информации о воеводе в общем доступе мало, известно лишь, что в Гражданскую он прапорщиком дрался в уральской Юго-Западной армии в 8-м Вольском стрелковом полку, в котором и завершил войну капитаном. Выходец из ударных армейских отрядов, в двадцать четвёртом принявших активное участие в установлении общероссийской власти РНС как единственной политической силы. Именно в 1924 году Корпус Внутренней Стражи начал обретать свойства не просто военной и политической контрразведки, а стал военным крылом Русского Народного Союза.

Трое остальных членов ВС: военный министр Каппель, атаман всех казачьих войск Шкуро и главком гвардии Туркул, стояли у самых истоков РНС, когда Союз только зарождался в армейской среде.

– Здравствуйте, господа, – произнёс Лопухов, оглядевшись.

– Здравствуйте, Евгений Прохорович, – за всех поприветствовал Кутепов и жестом указал на свободное место за столом.

Лопухов прошёл под пристальными взглядами собравшихся. До сего момента он считанные разы получал приглашения на заседания Высшего Совета и от концентрированного внимания людей, обличённых в России высочайшей властью, внутренне стушевался. Но лишь внутренне. Внешне он сейчас являл пример выдержки и холоднокровия.

– Господа, – объявил Кутепов, – поскольку весть, что принёс Евгений Прохорович, имеет срочный характер, предлагаю прервать обсуждение текущего вопроса и выслушать главу МИД… Антон Иванович, – обратился он к Деникину, – прошу любезно меня простить…

Деникин добродушно прищурился и жестом понимания развёл руками.

– Итак, Евгений Прохорович, – кивнул Верховный, – чего "доброго" нам приготовили островитяне?

– Посол Его Величества вручил ноту протеста, – сообщил Лопухов, раскрывая папку. – Встреча заняла около получаса, Сидс дал понять… не прямо дал понять, прошу заметить… что в Уайтхолле нисколько не сомневаются в "русском следе" швабского покушения.

Лопухов передал Кутепову две копии на русском и английском.

– Полагаю, прежде чем вручить ноту, – задумчиво заметил Деникин, – господин Сидс, как водится, долго "прощупывал" почву.

– Вы правы, Антом Иванович, – ответил Лопухов. – Сидс начал с околичностей. Всё, знаете ли, вокруг да около. А я, господа, как вам известно, – министр растянул губы в подобии улыбки, – с трудом выношу европейский дипэтикет.

Несмотря на всю серьёзность вопроса, за столом послышались тихие смешки. Большинство присутствующих, будучи людьми, до определённой степени, прямыми и не жалующими "тонкостей" великосветской Европы, были с Лопуховым солидарны.

– Подлости с вежливой маской, – озвучил общее мнение Туркул.

– Тот же турок куда честней будет, – мрачно сказал Шкуро. – Враг так враг, друг так друг.

Кутепов остался внешне бесстрастен.

– И что же? – спросил он. – Как вам показался Сидс?

– С виду… с виду он – холодный лёд, Александр Павлович, – высказал впечатление Лопухов. – Поначалу холодный лёд. Но когда Сидс вынужден был довольствоваться моими односложными отрицаниями и формулярным выражением непонимания, его лёд начал теплеть. Сидс по несколько раз повторял вопросы… Это ему не свойственно, насколько я успел изучить его натуру. В конце концов, он с полуизвинениями выразил, что вынужден, дескать, удостовериться в моей репутации несговорчивого коллеги. За сим вручил ноту и откланялся.

– Стало быть, Лондон располагает одними лишь домыслами, – предположил Кутепов, пробежавшись глазами по тексту ноты.

– Это далеко не факт, Александр Павлович, – возразил воевода КВС Порыгин. – Такие же намёки вполне могли сделать Нейрату(4).

Верховный кивнул генералу и едва заметно пожал плечами.

– Нам следует выразить недоумение, – сухо сказал он.

– И параллельно организовать кампанию в прессе, – предложил Мейер.

– Со всем тщанием, – подхватил Мервуев идею главного пропагандиста России. – Пущай осваги(5) постараются, как они это умеют. Чтобы ни у кого из наших союзников не осталось сомнений в очередной, затеваемой бриттами, подлости.

– Согласен, господа, – одобрил Кутепов и посмотрел на Мейера. – Займитесь этим, Георгий Андреевич. Сегодня же займитесь… А вы, Евгений Прохорович, дайте понять фон дер Шуленбургу, что мы не позволим Уайтхоллу безнаказанно делать нападки на Берлин, буде таковые воспоследуют.

Лопухов кивнул, его встреча с северогерманским послом была запланирована на завтра.

– А знаете что, господа, – тихо, но с силой в голосе сказал Туркул с вдруг прорезавшимся киевским говором, – не пора ли нам послать англичан к чёртовой бабушке, а?

Он оглядел лица соратников, ища поддержки. Тоненькие усики над губой дрогнули в ухмылке, обнажив золотую пломбу. Все его прекрасно поняли. В Швабии уничтожены два ярых врага России, которым давно вынесены заочные приговоры. Разумеется, в Лондоне это известно. И, разумеется, Лондону на это начхать. А раз так, то почему бы не начхать на "случайные" жертвы среди англичан при привидении приговора в исполнение? Просто-напросто признать участие Главразведупра в швабском покушении, но естественно, обставить всё таким образом, чтобы не подставить под удар ликвидаторов.

– Не время, Антон Васильевич, – высказал мнение Каппель. – Пока ещё не время.

Судя по молчанию, с фельдмаршалом были согласны все.

– Но попомните моё слово, – продолжил он, – уже близок час, когда с Уайтхоллом мы будем разговаривать с позиции силы.

– Разумеется, – согласно хмыкнул Туркул и покосился на Шкуро. – Язык силы – это, наверное, единственный язык, что англичане понимают в принципе.

Откинувшись на спинку стула, Шкуро скрестил руки на груди и сказал:

– А я вам давно, други мои, говорил, что с британцем порой как с горцем: либо ты силён и как минимум равен, либо ты слаб, а значит – никто, пустое место.

– Печально, что мы это поняли только теперь, – вступил в обсуждение Протасьев. – Но вам не кажется, господа, что надо хотя бы выразить соболезнования королю?