Татьяна Михайлова - Сколково. Хронотуризм – 2

–　Какой маленький! И очень удобный, совсем не тяжелый. Их делают в Австралии, да? В… Я забыла, как называется ваш город.

–　Нет, это итальянский. Я купил его в прошлом году,　– честно признался Павел и тут же добавил: – Оставьте его пока у себя, только поставьте на предохранитель. Смотрите, что нужно сделать.　– И он показал Саре, как обращаться с пистолетом.

–　Благодарю вас.　– Сара убрала «Беретту» в карман своего пальто.　– Современное оружие мне нравится значительно больше старинного. Оно ржавое и бесполезное, а от этого, мне кажется, будет толк,　– заявила она и спокойно, словно речь шла о чем-то постороннем и неважном, предложила: – Надо убрать их, и поскорее. И Хэда тоже. Не думаю, что мы попадем в Гибралтар к назначенному сроку, а ледника на «Марии Селесте» нет.

–　Вы хотите, чтобы я помог вам выкинуть их в море?　– не веря своим ушам, уточнил Павел, и Сара тут же ответила:

–　Если вам не трудно, Патрик. Или вы можете предложить другой выход? Вам не нужно беспокоиться, все объяснения с властями я возьму на себя. В шкиперской есть второй комплект парусины, он нам пригодится. Подождите меня здесь, я сейчас все принесу.

Ошеломленный Павел остался наедине с покойниками. Да, надо признать, что Сара права: бригантина – это торговое, грузовое судно, а не плавучий морг. Правда, по правилам полагается сделать запись в вахтенном журнале о смерти на «Марии Селесте», вернее, о смертях. И делается эта запись только после доклада врача или фельдшера. Сейчас явно не тот случай, поэтому на несоблюдение некоторых правил придется закрыть глаза и провести ритуал погребения тел в море с отступлениями от традиций. По обычаю же тело зашивается в парусину, к ногам прикрепляется тяжелый груз, все помещается на специальной, чисто оструганной доске, выносится на шканцы, ставится на небольшое возвышение и покрывается флагом. Два специально назначенных матроса встают в изголовье и берут края флага в руки. По сигналу горна – специального напутственного сигнала умершему – доска приподнимается и тело выскальзывает за борт из-под флага. На церемонии обязаны присутствовать все офицеры и матросы, не занятые работой. Такая почесть отдается всем служившим на корабле и погребаемым в море, без различия положения. О погребении в море, широте и долготе места погребения также делается запись в вахтенном журнале. Но сейчас все пройдет значительно проще и быстрее. Сара уже возвращается, в коридоре слышен звук ее шагов, но она идет медленно, не торопясь. Рулон парусины, наверное, слишком тяжел для нее, надо помочь.

Но Павел так и не смог стряхнуть с себя оцепенение, вернулось странное, словно пережитое уже когда-то чувство, что он «шагнул» через экран и оказался в кадре. Но лишь сторонним наблюдателем – картинка движется, декорации меняются, люди вокруг говорят и действуют. Но не видят чужака, вернее, не обращают на него внимания – он для них не существует. Как и они для «зрителя», их жизнь для него – лишь средство развлечься и нескучно провести немного времени, вот и все. Поэтому Павел не тронулся с места, он лишь поднял голову и посмотрел в темноту за дверным проемом. И даже не удивился, когда в кают-компанию вошел фон Штейнен. Вернее, вошел – это громко сказано, доктор появлялся из мрака по частям, как материализующийся на глазах призрак. Сначала на светлые доски переборки легла худая, покрытая желтоватым загаром кисть руки, потом через комингс переступила нога в короткой, обтрепанной внизу штанине и стоптанном ботинке, потом там, где у людей находится голова, блеснуло что-то. Неярко и коротко, но Павел все же зажмурился на мгновение, а когда открыл глаза, врач из разрозненных частей уже собрался в единое целое и теперь смотрел себе под ноги. Фон Штейнена Павел не видел всего несколько часов, но человек за это время изменился так, словно минул десяток лет. Неучтенный пассажир «Марии Селесты» и утром выглядел неважно, но сейчас внешне он походил на восставшего из могилы мертвеца. Или не погребенного, что почти одно и то же. Сходство доктора с зомби усиливала оборванная, окончательно превратившаяся в лохмотья одежда и землистого цвета кожа на лице. Бледность смешалась с загаром, и получилось нечто невнятное, словно кто-то пытался осветлить глиняное изваяние.

Доктор на Павла внимания не обратил, его заинтересовали покойники. Фон Штейнен присел на корточки рядом с трупом капитана, смотрел с минуту или чуть больше на его лицо, оттянул нижнее веко и надавил пальцами на глазное яблоко покойного:

–　Он не дышит, а в его глазах я вижу «кошачий зрачок», этот мертв, живой человек смотрит по-другому. Его зрачок останется круглым, живым и круглым. Теперь посмотрим второго.　– Врач подобрался к телу Ричардсона.

Павел отстраненно наблюдал за манипуляциями врача – тот вел себя так, словно все произошедшее было для него в порядке вещей.

–　И этот, пульса нет, кровь больше не бежит по его венам. Она скапливается на спине, и скоро там появится синее пятно,　– со знанием дела заявил фон Штейнен, и уселся на пол, рядом с телом Бриггса.　– Они скоро окоченеют, и вам надо поторапливаться,　– сообщил врач, стянул с носа погнутую блестящую оправу для очков без стекол и бережно убрал ее в нагрудный карман своего грязного, с оторванными пуговицами пиджака.

Павел механически кивнул в ответ: осознание происходящего, как защитная реакция психики, запаздывало, и он мог пока только «записывать» информацию на носитель, но не усваивать ее. А фон Штейнен явно был в своей тарелке – он поджал под себя ноги и раскачивался теперь вперед-назад, что-то невнятно бормоча себе под нос. И то улыбался, то лицо его искажала гримаса отчаяния, страха или боли – врач говорил сам с собой, только почему-то решил озвучить свой внутренний диалог.

–　Их убили, их тоже убили, как и остальных, всех, всех, кто был на корабле,　– выдал фон Штейнен и замолк, уставился на Павла мутными, прищуренными глазами. И не отводил требовательного взгляда, пока собеседник не вступил в диалог.

–　Кто?　– зачем-то спросил врача Павел.　– Вам известно, кто это сделал?

–　Да, да,　– радостно заговорил тот,　– да, я знаю. Этих,　– он ткнул пальцем сначала в тело капитана, а потом указал на труп Ричардсона,　– убила Phyllobates terribillis, ужасный листолаз. Яркий, как игрушка,　– красный, желтый, полосатый. Эта мелкое земноводное помещается в чайную ложку, но его яда хватает, чтобы убить ягуара. А человеку надо еще меньше, достаточно капли из его желез.

–　Кто?　– переспросил Павел, но врач его уже не слышал, он снова говорил сам с собой, только «беседа» приняла уже иное направление:

–　Мальчишку на кухне прикончила Bufo marinus, у кока остановилось сердце. Но он мучался недолго – конвульсии, аритмия и рвота быстро заканчиваются параличом, да. Я осмотрел его – глупец, он пытался таким образом вылечить больной зуб. Теперь ему не больно, совсем не больно.　– Фон Штейнен захихикал, потирая руки.