Алексей Гридин - Только хорошие умирают молодыми

— И что, никто-никто совсем ничего сказать не может? Ну, версии какие-нибудь предложить?

— Версии… — вздохнул Музыкант. — Если бы дело только в них было. Насочинять я могу что угодно и сколько угодно, вот прямо сейчас и здесь. Да при чем тут вообще я? Тех, кто постарше, поспрашивай, так они тебе бог весть каких небылиц наплетут. Тебе бы, Стас, со Сверзиным поговорить. Во мужик головастый был… Да сгинул. Как обычно, хорошие умирают, а такие, как я, живут. Э, стой, — запротестовал он, видя, что Стасик собирается возразить. — Много людей было лучше меня, и не спорь со мной. Все-таки я старше.

Он опять вспомнил ту зиму, когда на Город обрушился страшный двухнедельный снегопад и сквозь свистящую вихревую круговерть молча шли безумные люди, готовые отбирать у других жизнь по самым ничтожным, с точки зрения нормального человека, поводам: за то, что ты принадлежал к другой национальности, за то, что ты молился другому богу или вовсе не молился никому, за то, что у тебя было что-то, что хотели заполучить безумцы, за то, что ты не вовремя вышел на улицу, и даже за то, что ты появился когда-то на свет. Те, кто боялся выглянуть на улицу, и в дни снегопада, и до него, и после умирали с голоду, замерзали насмерть, медленно теряли рассудок и нередко убивали друг друга. Банды рубились за подобие власти, за призрак возможности подчинять себе слабых, Кравченко и его люди спасли будущего Музыканта и наводили жестокой, но по возможности (хотя и не всегда удавалось) справедливой рукой порядок, и Олег впервые взялся за винтовку, потому что в какой-то момент уже невозможно было оставаться в стороне, если ты все-таки был еще человеком. Они строили новый мир так, как умели, так, как получалось, и подобно бессмертным лебедю, раку и щуке, желая зачастую только хорошего, тянули его в разные стороны.

Неплохо стрелять он научился еще до Катастрофы, но в те дни пришлось стрелять в людей. Это уже потом были крысы.

— Ну хоть какую-нибудь версию назови, — настойчиво сказал Стасик. — По-твоему, какая к правде ближе?

— Да не знаю я, — бессильно сказал снайпер. — Как ты не понимаешь, что я не знаю? И никто не знает. Это сплошное словоблудие, и все тут. Вариантов-то масса: испытание сверхсекретного оружия, распыление химических веществ, месть взбесившейся матушки-природы, Второе Пришествие, вышедший из-под контроля эксперимент, вмешательство инопланетян. Вот, выбирай на вкус или свой придумывай. Ни доказать, ни опровергнуть все равно не получится. Есть такой Денис, Денис свет Васильевич, Гладков его фамилия, сын нашего разлюбезного Вась-Палыча. Так вот он думает, что нам позарез нужно знать ответ на этот вопрос.

— А ты как думаешь?

— А я так думаю, что не до этого сейчас. И в ближайшее время не до этого будет. Жизнь изменилась — и это значит, что к ней нужно приспособиться. Выжить и остаться людьми. А вот тогда, может быть, и все прочее приложится. Только в книжках так бывает, что герои столкнулись с проблемой — и тут же ее решили.

— Ну, так уж и тут же? — усомнился Стас.

— Хорошо, решили не сразу. Помучились, поприключались, чем-то заплатили, но в конце обязательно нашли главного врага или какой-нибудь другой источник бед. Только в реальной жизни так не всегда бывает. Чаще всего случается так, что одни люди с проблемой сталкиваются, а решают ее совсем другие. Проходит при этом много времени. Тратится очень много сил. И цена оказывается очень высокой. Если вообще удается что-то решить.

Хлопнула входная дверь.

— Ты чего? Это моя пришла, — успокоил Олег дернувшегося на стуле вестового. — И смотри, — он погрозил Стасику пальцем, — ни слова… Ну, ты понял о чем.

— Понял-понял, — кивнул тот. — Не дурак все-таки.

Музыкант поднялся и, шаркая ногами, пошел в прихожую. Все-таки нехорошо мне после вчерашнего, признался он сам себе. Пить вредно, а умирать здоровым — противно… Бред. Жить здоровым — вот чего хотелось бы, да, боюсь, уже поздно. Только хорошие умирают здоровыми.

— Привет, — бросила Иришка, увидев Олега. — Есть хочешь?

— Да нет, не очень.

— У нас что, гости?

— Стасик. Ну, парнишка из Штаба. Помнишь его, он иногда за мной заходит.

— Смутно. Ну ладно. Ты ему, конечно, даже чаю не предложил? Растяпа…

Пока длился этот легкий ритуальный разговор, Иришка снимала дубленку, сбрасывала сапоги. Как, растерянно подумал Музыкант, она ничего не скажет о том, что было вчера? Он готов был, смиренно опустив голову, выслушать все, что она на него обрушит. Но девушка ни словом не обмолвилась о вчерашнем. Спокойно, как будто ничего не произошло, она прошла мимо, легонько коснувшись ладонью его небритой колючей щеки.

— Ты опять как ежик, — улыбнулась Иришка. — Весь в иголках.

Тогда снайпер шагнул вперед, осторожно обнял ее и притянул к себе. Иришка не сопротивлялась.

— Прости меня, — пробормотал Олег.

— Уже простила, — негромко ответила девушка. — В конце концов, это же всего один раз, правда? Ну, носишь ты в себе что-то такое, о чем не можешь даже со мной поговорить, — значит, тебе так нужно было. Значит, и я хоть немного, но виновата в том, что ты даже мне полностью открыться не можешь. Тяжелый ты человек, Олежка.

Вот как, мысленно ахнул снайпер. Она ведь не только меня корит. Она и себя виноватой считает.

Он нежно погладил ее холодные с февральского мороза волосы. Иришка опять легонько улыбнулась.

— Олежка, Олежка… — Она мягко выскользнула из его объятий. — Я устала, честно говоря. И совершенно не хочу ругаться. Не делай так больше, договорились? Или… Не делай так слишком часто.

— Хорошо, — кивнул Музыкант. — Хорошо. Хорошо.

— Ну, если хорошо… Давай чай пить, тем более что у нас гости. Я тут кое-чего принесла. И включи музыку, что ли, а то даже непривычно как-то: ты дома, а твой хеви-метал не орет из всех щелей.

— Ага, сейчас…

Оказывается, пока они со Стасом говорили о Катастрофе, диск уже доиграл. Олег вернулся в комнату и потянулся к проигрывателю. Не особо глядя, что ставит, впихнул в него другой диск. Через пару мгновений динамики ожили, обрушив на комнату неподражаемый пронзительный голос Томми Ли Джонса. «Я слишком молод, — выводил он, — слишком молод, слишком молод для того, чтобы быть влюбленным».

Мы все слишком молоды, подумал Олег. Слишком молоды, чтобы любить, слишком молоды, чтобы умирать, да и, честно говоря, для того чтобы жить — тоже. Старая затрепанная мудрость о том, что времена не выбирают. Наверное, нет и не было ни одного человека, кто когда-либо полностью соответствовал своему времени. Или были, но такого человека невозможно заметить: он — всего лишь растворяющийся в обыденности призрак, повседневность плавит его, как кислота, пожирает, обгладывает, заставляет исчезнуть и стирает из памяти тех, кто окружал его. Любой, кто стоит обращенного на него внимания, хотя бы самую чуточку, самую малую каплю, любой такой человек — он обязан выпадать из своего времени, пусть едва-едва, по краешку, осторожными шажками, но идти наперекор ему, подставляя лицо под дующий навстречу ветер.