Владимир Марышев - Избранные

Итак, курок был взведен. Но в тот самый момент, когда Филюшин собрался выстрелить, его начало «ломать».

Проклятый «закон компенсаций»! Филюшину было много дано, но за это приходилось расплачиваться. Потроша чей-нибудь мозг, он прилагал не так уж много усилий: трансформировать свое тело — вот это был действительно тяжелый труд, после каждого перевоплощения приходилось восстанавливать силы. Держать под контролем чужой разум, программировать его — тоже работенка не из простых: многие, конечно, сдавались без боя, но кое-кто сопротивлялся, а поединок с Нейсоном мог и вовсе закончиться для Филюшина плачевно.

Как бы то ни было, любое применение Дара требовало от него определенных затрат энергии. Видимо, перенапряжение мозга особым образом сказывалось на всем организме. Кратковременная усталость, даже изнеможение — это само собой, но, кроме того, в теле незаметно накапливалось НЕЧТО. Этакий яд, начинающий действовать, когда суммарная доза превышала энную величину. Филюшин не мог предсказать, когда именно начнется «ломка», но если он пользовался Даром слишком часто, ее можно было ожидать в любой момент.

Он уже подходил к красивому дому на улице Энергетиков, уже видел людей, скорбно застывших у второго подъезда. Увидел — но не почувствовал. Не было даже намека на кси-волну! Это его озадачило. Чтобы никто, абсолютно никто из гнезда не пришел проститься с Макаровым? Неужели Неведомский настолько перепугался, что велел всем забиться по щелям? А может, клановские умельцы так навострились, что изобрели прибор, экранирующий излучения мозга? Вот черт!

Филюшин остановился, раздумывая, как поступить. «Ах да, — вспомнил он. — Я совсем забыл про „гасителей“! Это редкий Дар, потому-то мне и не пришло в голову, что хотя бы один из них мог окопаться здесь. Если так, то дело усложняется, и очень значительно. Но отступать некуда. Придется что-нибудь придумать».

Он шагнул вперед. Вот тут-то и пришла «ломка». Сначала возникло знакомое, но все еще кажущееся неправдоподобным ощущение, будто его позвоночник превратился в стеклянную трубку: чуть пошевелишься — и переломится сразу в нескольких местах. В самый первый раз Филюшин не придал этому значения и был тут же наказан взрывом боли. Поэтому он не стал искушать судьбу и застыл, сделав вид, что разглядывает молодую травку. К счастью, «стеклянная» фаза всегда длилась недолго. Минуты через полторы Филюшина отпустило, и он, зная, что его ждет впереди, тут же кинулся ловить такси.

По дороге у него то нестерпимо ныли зубы, то леденели кончики пальцев, то казалось, что сердце сорвалось с моста и с барабанным боем скачет по грудной клетке. Больше всего Филюшин боялся, что не успеет добраться до гостиницы. Его начнет корчить по-настоящему прямо в машине, на виду у водителя. Убить, не думая о последствиях, так как проявить перед кем-нибудь слабость, показать, что он — такой же жалкий, недолговечный, смешной комок протоплазмы, было для Филюшина хуже физических мук. Но он успел.

Его «ломало» двое суток. По правде говоря, большую часть времени он чувствовал себя довольно сносно, но все же не решался выходить из номера — приступы накатывали внезапно, без какой-либо закономерности. Боль приходила в разных проявлениях. Самой мучительной разновидностью была «Арктика»: Филюшину казалось, что все его тело набито колотым льдом, и в такие минуты он бешено извивался на кровати, чуть ли не завязываясь узлом, словно пытался перемолоть раздирающие его внутренности кристаллы или хотя бы притупить режущие кромки…

И вот все позади. Можно расслабиться, спуститься в бар, посмаковать дорогое вино, снять действительно красивую девчонку… Нет! Из-за проклятой «ломки» он потерял слишком много времени. Надо работать! Филюшин встал и подошел к своему компьютеру.

— Вот уж кого не ждал так не ждал! — Кирилл Ильич произнес эту совершенно очевидную ложь с обезоруживающей улыбкой, за которую можно простить что угодно. — Проходите, располагайтесь. Сейчас музыку включим для фона, жена кофейку приготовит. Вы, Андрей Витальевич, конечно, насчет книжки своей поинтересоваться решили? Будет, непременно будет! У нас тут, правда, проблемка одна возникла. Но ничего, справимся. Тогда и вашим дельцем займемся. А пока поболтаем о том о сем. Вы, Маргарита Николаевна, все хорошеете и хорошеете. Уж и не знаю, какой комплимент подобрать — просто слов не найду! Разве что сказочку вспомнить про цветочек аленький, краше которого на всем свете нет. Позвольте плащик ваш… Эх, Андрей Витальевич! Кавалер, настоящий кавалер. Просто душа радуется, на вас глядя. Ну хоть сейчас садись и пиши Руслана и Людмилу!

Марго нахмурилась.

— Кирилл Ильич!

— Что? Ох, извините, Маргарита Николаевна! Опять меня куда-то занесло. И все же пара из вас получилась бы изумительная. Вот и Надюша моя скажет…

— Кирилл Ильич! — Марго повысила тон.

— Все, сдаюсь! — Неведомский шутливо поднял руки.

Они действительно поболтали о том о сем, но уже минут через десять Марго, как Винни-Пух из знаменитого мультика, вспомнила нечто очень важное.

— Мне пора! Целая куча дел накопилась, не знаю, успею ли. Андрей, оставайся. Думаю, скоро встретимся. До свидания, Кирилл Ильич!

После ее ухода они какое-то время молча пили кофе. Из колонок тихо струилась меланхолическая завораживающая мелодия. Первая симфония Чайковского… Ворохову представилось, что он неспешно едет в санях по бескрайнему снежному полю, любуется сахаристой белизной, и не надо ломать голову над проклятыми вопросами, терзаться сомнениями, кто ты: еще человек или уже люден… метагом… нелюдь? Как хорошо было бы забыть обо всем, корпеть над романом, теша себя иллюзиями, что его когда-нибудь напечатают, не думать об обещании Неведомского! Бойся данайцев, дары приносящих… Забыть обо всем? И… о Марго?! Черт, как это сложно, как запутанно! Нет, прятать рожки в раковину не годится. Эту встречу организовали неспроста — решили, что тебе пора узнать все, абсолютно все. Марго специально ушла, чтобы мы не отвлекались. Так в чем же дело?

— Кирилл Ильич! — сказал он. — Я думал, мы здесь все-таки не для того, чтобы наслаждаться кофе под классическую музыку.

Неведомский аккуратно поставил чашку на стол.

— Очень верно подмечено, Андрей Витальевич! — Он внезапно отбросил свой прежний, наигранный, почти подобострастный тон. Казалось, даже голос его изменился. Перемена была настолько неожиданной, что Ворохов вздрогнул. — Итак, перед вами человек, который может ответить на любые ваши вопросы. Думаю, у вас их накопилось порядком. Спрашивайте!

— Затем и пришел, Кирилл Ильич. У меня действительно много вопросов. Скажите… Мы в самом деле людены, или я что-то недопонимаю?