Павел Дартс - Крысиная башня

Следом вышла Элеонора, и батя с Толиком, груженые хабаром и инструментами. На выходе батя трофейное ружъе для подводной охоты вместе с гарпуном сунул в решетку ливневой канализации и свернул его буквой «Г», оставив там и торчать.

Уже возле джипа гоблины, уже понявшие что их «гонят в плен», сделали попытку садиться на заднее сиденье, но Толик со словами «Да вы очумели, уроды!» пинками выгнал их, и велел забиваться в багажник. Как они уместились — не знаю, все же три достаточно здоровых парня, да еще со связанными руками, — но Толик забивал их туда буквально пинками, и как-то они там уместились. Сложились как Тетрис. Сумки мы погрузили на заднее сиденье, и кое-как с Элеонорой устроились на них; но уж в любом случае с большим комфортом, чем гоблины в багажнике. А что? — выезд был не напрасный…

По дороге домой Толик все хохмил, вспоминая, как Элеонора разыграла отморозков.

— Да, красота плюс актерские данные, — страшная сила! — говорил он, подмигивая ей в зеркало заднего вида. Бледная Элеонора вымученно улыбалась. У меня же тошнота почти что совсем пошла.

Остановились около арки возле нашего дома, которую со стороны проспекта загораживал обшарпанный грузовик с надписью «Продукты» на кузове-кунге, почему-то стоящий прямо на тотуаре и загораживающий арку от проспекта. То ли он случайно тут оказался, то ли Толик его подогнал специально, но удобно он стоял.

Толик объехал его, и аккуратно зарулил в арку. Со стороны двора она была частично закрыта остовами двух сгоревших машин, и вся закопчена — да, горели тут неслабо машины пару месяцев назад, и никто не почесался ни тушить, ни убрать сгоревшие.

Из открытого багажника слипшихся, слежавшихся как шпроты в банке, гоблинов пришлось выковыривать «одним куском» — так они сплелись. Грохнулись на асфальт все втроем, приглушенно взвыли, — и уже там распались на индивидуальности. Елозили по асфальту, не в состоянии сразу встать, выли, плакали и матерились. Мы вытащили пока сумки, Толик запер машину, поставил на нее сигналку. Нет, не автосигнализацию-пиликалку, а батину самоделку, сделанную на основе безпроводного дверного звонка, который раньше стоял «на охране» подвала. Сейчас он жалел, что всего-то пару их купил в свое время, пожадничал; а штука оказалась полезная, нужная, — при попытке открыть дверцу у нас дома звенел звоночек. Можно было принимать меры. Полезная штука дистанционка, там хотя и заявлено 150 метров, — до нас хватало, мы проверяли.

Еще одной защитой машины было то, что бензобак был на замке, да Толик что-то снимал в моторе. И уж на крайний случай, в виде психологического воздействия, не лишнего, впрочем, на приборный щиток он клал картонку с лаконичной надписью: «Тронь машину — и тебе отстрелят яйца». Пока никто не трогал.

Наконец гоблинов пинками удалось поставить на ноги и гуськом погнать по проспекту, держась поближе к стене дома, к входу в магазин под Башней. Там, осмотрев дверь и не обнаружив по контролькам следов вторжения, батя отомкнул замок, и мы просочились в магазин. Гоблинов положили лицом в пол, пока батя открывал холодильник, маскирующий вход в подъезд, сигнализировал наверх что идут свои и отключал подачу питания на мину. Отключил, повертел головой, сказал:

— Есть у меня еще тут задумки… С потолком связанные. Так что гоблины эти во-время, фронт работ им обеспечим…

Пока он копался, Толик сделал попытку притиснуть Элеонору, все с шуточками и прибауточками; но та вдруг довольно строптиво высвободилась, отошла в сторонку, и я слышал, как она тихонько спросила Толяна:

— Толик… А того хулигана рубить обязательно надо было?…

На что Толик, потерев пальцем переносицу, ответил ей вполне отчетливо:

— Детка, поверь, это было НЕОБХОДИМО! Их нужно было, во-первых быстро, по горячим следам, допросить, — то, что называется «экстренное потрошение»; во-вторых их надо было запугать, чтоб не вздумали ерепениться. В-третьих, это совсем не «хулиганы», как ты выразилась — они сюда не пописать в подъезд зашли, они нас убивать зашли. И заметь, я кромсал только того, кто и без того был уже не жилец; а этих… работничков, я и пальцем больше не тронул — только сплошное психологическое давление!

Хорошо «психологическое давление» — я, когда еще шли от машины, заметил что у всех троих гоблинов штаны реально мокрые. Обоссались со страху, шакалы; причем еще, видать, до погрузки в машину, от ожидания своей очереди быть порубленными в шаурму.

— Так что не бери плохого в свою рыжую головку, — все, что надо в нее брать, я тебе сам дам, гы-гы… Ну-ну, не дуйся, Рыжая, я пошутил. Ну, не дуйся; иди ко мне, актрисуля…

Много ли телке надо — Элеонора тут же начала оттаивать. Да я и сам не видел уже ничего особенного в том, что Толик сделал с прибитым гоблином. Впрочем… Что-то, какой-то червячок в душе все же вертелся. Все-то Толик делает правильно, все верно; но как-то так механистично, так жестоко, что от этой «правильности» так и тащит могильным холодом…

Тут батя позвал нас уже с той стороны стены подавать сумки, и я отвлекся от мыслей. После сумок пинками загнали в дыру гоблинов, влезли сами, батя опять привел в действие «системы защиты».

Гоблинов погнали на шестой этаж, втолкнули в ванную, Толик закрыл и подпер дверь, пообещав «незабываемые впечатления» тому, кто попытается выйти.

— Кого это вы привели? — с тревогой спрашивала стоящая в открытой двери мама. Гоблины, понукаемые Толиком и сопровождаемые мной, спотыкаясь протопали мимо нее.

— Это хулиганы, бандиты, эти… гопники! — пояснила ей Элеонора, — Они нас убить хотели! А меня… Тоже убить… Мы их в плен взяли!

— Я просто себе места не нахожу, когда они на свои вылазки уходят! — поведала ей мама, — Теперь вот эти пленные…

— Так поедемте следующий раз с нами! — простодушно предложила Элеонора.

— Я? На это? На разбой??… Нет! — и мама скрылась в квартире, откуда уже донеслось, — Зови их кушать минут через двадцать.

За обедом определились, где и как содержать пленных. Кстати, слово «пленные» никому не нравилось, и батя предложил определиться с новым термином. Дискутировались «рабы», «быдло» (предложил Толик), «пахари», «сотрудники» (предложила мама, что с хохотом срузу было отвергнуто), «скот», но остановились на моем — «пеоны», — трудяги из моей любимой игры «Варкрафт».

Батя сказал, что организует сейчас им цепи — мы давно еще зашопили целых несколько мотков блестящих цепей разного размера в одном из хозяйственных киосков на стройрынке.

Пока после обеда батя с моими комментариями рассказывал маме о произошедшем, а Толик сонно кемарил в кресле, Элеонора разложила на журнальном столике свои фенечки, собранные в оприходованных нами квартирах: какие-то колечки, бусики, сережечки и браслетики… Все блескучее; и не больно-то, судя по всему, дорогое; но она тут же все это разложила в ряд, потом стала перекладывать с места на место, примерять и рассматривать. Это, я смотрю, женское, — даже мама, внимательно слушая нас на кухне, нет-нет да бросала взгляд в гостиную, на Элеонорины манипуляции с блестяшками. Тут она мне кое-кого и напомнила.