Павел Дартс - Крысиная башня

Анафема, загибаясь от режущего грудь удушья, попытался поднять голову из-под упавшего на него Ржавого, как тут же получил еще один мощный пинок берцем, на этот раз в голову, впечатался головой в стенку, и сознание покинуло его. На полу лестничной клетки образовалась живописная группа бесчувственных тел, лежащих друг на друге.

Аккуратно ногой Толик отодвинул в сторону лежащий на полу обрез, Олег вытащил из-под Ржавого гарпунное ружье. Подоспевший сверху Крыс подобрал топорик и биту. За спиной Толика появилась прикрывающая грудь скомканной футболкой Элеонора. Она была по-прежнему в модных камуфляжных штанах, заправленных в лаковые голенища длинных полусапог со шнуровкой.

Установился краткий миг тишины. Увидев Элеонору, его нарушил батя странной сентенцией, обращаясь к куче тел:

— Ну, кто еще хочет комиссарского тела?… — и прокрутил в руке монтировку.

Толик оглянулся, увидел полуголую Элеонору, и ухмыльнулся:

— Иди… Оденься… Актриса. А то придется мне тут с тобой еще задержаться на полчаса, я, знаешь ли, тоже не железный!

Счастливо пискнув, Элеонора исчезла в глубине квартиры — одеваться.

— Ну, актрисуля, ну, не ожида-а-ал… — сказал батя, обшаривая карманы бесчувственных гопников, извлекая оттуда нож-выкидуху и кастет, — Везет тебе…

— Мда, еще одна грань таланта… — непонятно пробормотал Толик, и вновь жестким пинком в голову прервал попытку Анафемы прийти в себя.

— Хорош, Толян, пусть оживают… Не тащить же их… Впрочем… А что делать с ними будем, давайте решим?

— Крыс, ты посматривай в окно все же, мало ли что — пристрожился Толик, и, не отвечая на вопрос, поднял бандитский обрез.

— Ничего себе — трехлинейка! Взаправдашний кулацкий! Антикварный раритет! А революцьенного маузера у них нет?…

— Увы, — ответил Олег, закончив шмонать гоблинов и распрямляясь, — Только это.

Он кивнул на гарпунное ружье и сложенные в сторонке биту и топорик; показал брату горсть тускло блестящих зеленоватых винтовочных патронов.

Толик взял один и повертел в пальцах.

— Ну, стандарт 1907-го года, не удивлюсь, если с тех времен у какого-нибудь бабая под стрехой в тряпочке и лежали… Доверия им никакого, но я знаю, где можно прикупить таких…

— Ладно-ладно, это потом, что с этими-то делать будем?

Один из гоблинов застонал и начал поворачиваться. Толик снова нацелился было послать и его в нокаут пинком в голову, но батя его остановил:

— Тихо-тихо, это тебе не футбольный мяч, хотя и головы у них, честно говоря, вряд ли годны на что-то дельное.

Он присел над гоблином, рывком за плечо перевернул его на живот, заломил руки за спину. Достав из кармана пучок пластмассовых цветных хомутов с бирками — товарных контролек, зашопленных нами в одном из магазинов, стянул одним из них гоблину руки за спиной.

Толик набюдал за его манипуляциями.

— Думаешь, надежно?

— Хо-хо! На, попробуй, порви или перегрызи! — батя сунул ему один из хомутиков.

— Да уж. Как пластиковые наручники. И затягиваются.

— Для того и таскаю. Как знал, что нарвемся! Так что, давай с этими определимся.

— Оставим здесь, а сами домой! — пискнула из-за спины Толика Элеонора, уже одетая и «приводящая себя в порядок» посредством расчески.

— Пст! Рыжим слова не давали! — не оглядываясь, цыкнул Толик, — Если и оставим, то уж точно не живыми.

Элеонора ойкнула и вновь скрылась в квартире.

— Крыс, ты как думаешь?

— Я-то?… — я оторвался от подоконника, от наблюдения за улицей, где все было спокойно, — Да, в натуре, не отпускать же их. Они еще тут дел наделают. Пришить — и все.

— Блин, какой коллектив у нас кровожадный! — покачал головой батя, — Но, видимо, действительно без вариантов. Собственно, они с нами бы это и сделали. Ну чо, Толян…

— А я думаю — взять с собой, — неожиданно огорошил нас Толик.

— Вау! Толик, ты ли то?? Человеколюбцем заделался?…

— Не. Кончить их тут — это просто, и рука уж точно не дрогнет. Возьмем их в рабство!

Мы помолчали, переваривая идею, а Толик продолжил:

— Вы просто не в курсях; а я, тусуясь на рынке, слышал, что такое уже тут практикуется. У тех же гоблинов, да и у мужичков-кулачков в пригородах: берут кого в плен, типа, и ставят в работу как рабов, чисто за хавчик.

— Нам-то они нахрена?

Еще один гоблин начал подавать признаки жизни, и батя, присев рядом с ним, быстро упаковал и его руки в пластиковый хомут.

— Работать.

— Где? Толян, что они будут у нас делать? Их же и кормить придется!

— Вот ты хотел ходов наделать в Башне, — работенка тупая и тяжелая, как раз для них. Что нам самим-то ковыряться? Приставим их к делу, пусть хоть раз в жизни займутся производительным трудом! Под нашим чутким руководством.

— Рабский труд — непроизводительный… — еще пытался оппонировать батя.

— Да ладно — «непроизводительный»! Это как дело поставить. Если с рабочей силой ПРАВИЛЬНО обращаться, — они тут все стахановские нормы перекроют, это я тебе говорю! — Толик многозначительно постукал кулаком правой руки в ладонь левой.

— Уж что-что, а хавку свою они отработают, это я тебе обещаю! И насчет «кормить» — это, знаешь ли, понятие такое… Своеобразное. Молоко им за вредность можно не давать, и сбалансированный рацион тоже того… не обязательно подсчитывать. Тем более что молока мы и сами давно уже не видели.

О черт, напомнил!.. В моем воображении возникла большая кружка с молоком, полная, «с горкой», чуть запотевшая — молоко из холодильника… Берешь ее, и поднеся ко рту, пьешь, пьешь, оставляя на лице молочные «усы»… Я непроизвольно сглотнул слюну. Как я хочу молока! До всего этого бардака мы с батей молочных продуктов истребляли не меньше пяти литров в день. И уже долгие месяцы обходились разведенным порошковым, когда было время и желание с ним возиться, или пили только чай… Черт побери! Я с ненавистью взглянул на гоблинов, как будто это они были виноваты в произошедшем, в том числе и в отсутствии молока. Уроды, бл…! Молока им еще!..

— Ну, в общем… — доводы Толика оказались более чем убедительными. Батя перевернул еще одного на живот, и стянул руки и ему. А вот последний выглядел «не очень» — из носа вовсю шла кровь, полуоткрытые глаза, казалось, смотрели в разные стороны, и дышал он как-то толчками, то всхрипывая, то затихая. Оттащив в сторону мешающего главаря, Толик тоже присел возле раненого.

— Брателло, а ведь скорее всего ты его насмерть зашиб. Смотри-ка, как ему нехорошо…

Он взял голову гоблина, испачкав руки в крови, и повернул ее набок, — на затылке отчетливо просматривалась продолговатая вмятина от монтировки.

— Проломил ты ему голову, факт. Че ж ты, так неаккуратно? Портишь домашнюю скотину? — прикололся Толик, снизу вверх взглянув на поднявшегося батю.