Елена Долгова - Отступник

К такому совету грех не прислушаться.

Мы и сделали это, в самом конце сентября 2011 года вдвоем с Лунатиком отправившись в северные части Зоны. Оттуда предстояла сложная и пока не разведанная дорога на Лиманск.

Начало октября 2011 года, дорога на Рыжий лес.

— Ты здесь сколько лет, Моро?

— Три года.

— И ни разу не выбирался на Большую землю?

— А зачем?

— Ну, не знаю, — хмуро сказал Лунатик. — Там ведь что-то меняется и вообще… интересно…

— «Вообще интересно» — это не причина. И ничего интересного там нет, и ничего в лучшую сторону не меняется. Хотя на самом деле два раза выбирался. Один раз, когда еще нейтралом был, на две недели, по делам, которые тебя не касаются. Второй раз в прошлом году на два месяца. Волобуенко тогда пулю вытащить не смог, сказал, нужна нормальная хирургия.

— Ну и как, вытащили?

— За деньги — да. Только по правилам они должны были сообщить органам, кто ранен, где и при каких обстоятельствах. А рана уже недельной давности, я сам даже не украинский гражданин, зато с пропиской в Сибири. Кем ранен — черт знает, с их точки зрения (и не сказать, что она неправильная), я и сам кого-то убил.

— Ну и как ты выкрутился? — с любопытством поинтересовался Лунатик.

— В первый день после операции ко мне не лезли. Потом, когда появился мент, я ему сказал, что, мол, в страну въехал по российскому паспорту с целью туризма, барсетку с документами отобрали на улице, пытался назад отобрать — получил пулю в голень.

— Он поверил?

— На время, достаточное, чтобы мне отлежаться. А что я должен был заявить? Прибыл из Зоны, мол, для излечения, потому что, пока вы тут бумаги пишете, там у нас, извините, экологическое бедствие, с мутантами и с отморозками война. Сам знаешь, Лунатик, на Большой земле другие правила…

— А потом?

— Потом я заметил, что окна у них низко, открываются легко, решеток нет… Ушел через неделю ночью и адреса не оставил.

— Ну, ты даешь.

— Рана не тяжелая, дохромал до угла, поймал таксиста, он меня без вопросов довез до явки под Киевом, там я отлеживался еще. Как только сумел ходить, не хромая, — вернулся к Крылову.

— Тебя потом в Киеве не ловили?

— Думаю, нет. А зачем? Им лишние «висяки» ни к чему. Нет тела — нет дела.

В костре бездымно горели старые шишки. Лунатик молча кивнул, он как раз заканчивал потрошить плоть. Эту плоть мы завалили ранним утром, она сама выбралась навстречу, наверное, передумала жить. Загнанная хрюша, впрочем, сопротивлялась яростно, не хуже кабана, и сбила Лунатика с ног, а я едва пропорол мутантскую чешуйчатую шкуру ножом. Внутри мясо выглядело нормальным, таким же, какое бывает у свиней.

— Сейчас мы ее нарежем, посолим, наденем, пожарим…

Для готовки я передал Лунатику только что обструганный ивовый кол. Плоть, на наше счастье, не «светилась», я это сам проверил «Велесом». Мясо шипело, сок стекал в костер. Мы ждали, когда оно дойдет, рассматривали хмурое, но все же не дождливое с утра октябрьское небо.

— А теперь вопросом на вопрос — ты сам-то в Зону пришел давно?

— Да, собственно, я всегда…

— Не понял.

— Сейчас поймешь… Дело в том, что я в Лиманске родился…

Он пошуровал в костре веткой, не обращая внимания на мое удивление. Искры, почти невидимые в ярком свете дня, стайкой стрельнули в воздух.

— Не врешь?

— Нет, все точно, у меня запись в документах есть, плохо только, что воспоминаний почти не осталось. Так — догадки, обрывки…

— Не тяни душу. Лучше расскажи, что знаешь.

— До апреля восемьдесят шестого работал там секретный институт «Радиоволна», наш ответ мировому империализму и рай для советских ученых. Вот только не могу оценить этот рай, когда жили там, был слишком мелкий, зато папа — физик-гений, мама — биолог-умница-красавица.

Бабушка забрала меня в Полесское погостить, а как раз через три дня после этого на четвертом энергоблоке и рвануло. Людей из Полесского не вывозили аж до девяносто третьего года, потом, когда нас отселили в Красятичи, мне было восемь. Вот это хорошо помню — автобусы, чемоданы, ментов, беженцев, бульдозеры, которыми потом сносили бабушкину хату.

— А что с Лиманском?

— Из Лиманска в восемьдесят шестом даже эвакуации не делали. Некого оказалось увозить. Одни мертвецы.

Он рассказывал об этом спокойно, рассматривая прозрачными глазами почти невидимый, но очень жаркий огонь. От плоти над огнем из шишек в костре тянуло горьковатым дымом.

— Никто не выжил, мои родители тоже. Почему, не знаю. Очень секретный был институт…

Лунатик пожал плечами и, отрезав ножом кусок плоти, попробовал его есть на весу.

— Вот, черт, сырое еще… — поморщился он и добавил: — Кстати, у нас в Красятичах мужики считали, что лиманские интеллигенты на зэках опыты ставили. Мне тоже рассказали, когда подрос.

— Лупили пацаны иногда за родителей?

— Угу.

— В две тысяча шестом тут был?

— Во времена первого выброса? Я тогда только-только университет в Киеве окончил, в Красятичи вернулся всего на неделю. Ночью просыпаюсь — зарево в полнеба, такое, что глаза ломит. И тихо… Ветер не шумит, облака горят белым огнем и не двигаются, даже собаки не лают.

— А потом?

— Потом облака испарились прямо в небе, и так ударило. Ты, Моро, выбросы видел, так вот — там было то же самое, только сильнее в тысячу раз.

Лунатик замолчал. Я не был возле Зоны во время супервыброса, но в целом понимал, что дальше произошло. Чужой рассказ помог только ярче представить катастрофу.

— Военных в зоне отчуждения много погибло, — добавил он наконец. — Просто так, без всякой пользы. Или снорками стали. Я иногда думаю — те, кто в Лиманске умерли в восемьдесят шестом, может, они тоже… снорками…

— А разница большая?

— Никакой.

— Ну так и не забивай себе голову.

Жаль было Лунатика, однако жалость — штука в Зоне вредная, если ей потакать. Сегодня ты человеку поблажку, завтра поблажку, послезавтра он размяк, да и «двинул кони» в какой-нибудь «мясорубке». Проход на Лиманск, который так парня интересовал, закрылся именно в две тысячи шестом. До года прорыва ноосферы городок, говорят, был как городок — мертвый и безжизненный, в руинах, «пересвеченный» радиацией и от этого никому не интересный.

Вот после прорыва все изменилось, но как именно изменилось — аж до недавнего времени никто не знал. Большой выброс в конце минувшего уже августа поменял расположение аномалий — вот тебе, сталкер, свежий путь на Лиманск. На открывшуюся территорию, некопаную и непотрошеную, сейчас, судя по радиопереговорам и сообщениям, ломились все, включая «Свободу», наемников и «Долг». Ни к чему себя обманывать, возможность столкнуться с людьми Ремезова там была. Обитало нас всех в Зоне, включая героев и отморозков, чуть более полутысячи. Среди пяти-шести сотен людей, загнанных судьбой на не очень большой кусок земли, рано или поздно я должен был встретить всех тех, кого искал сам, и тех, которые искали меня…