Михаил Ахманов - Третья стража

– Большая удача, – с облегчением промолвил Тот, Кто с Легкой Рукой. – Похоже, работы для нас не будет.

– Хвала разуму наших старейшин, – добавил рыжий травник. – Припугнули, и обошлось без драки.

Но они ошибались. Перед рассветом, когда сон особенно крепок, над телегами, окружавшими стан, вспыхнули факелы, и тут же послышались крики воинов охраны: «Вставайте, люди, берите оружие! Шокаты угоняют лошадей!» Лагерь зашумел, как потревоженный пчелиный рой. Одни, выскочив полуголыми из шатров, бежали к фургонам и возам, чтобы отразить атаку, другие седлали коней и облачались в доспехи; Тот, Кто Бросает Камни, размахивал факелом, созывая арбалетчиков. Хотя нападение было внезапным, все это свершалось без паники и суеты; очевидно, по дороге у керов случались всякие неприятности.

Глеб, прихватив лекарскую сумку, бросился к вороному. Едва он поставил ногу в стремя, как с их возка спрыгнула Тори, уже в доспехе, шлеме и при оружии. Поглядела на своего мужчину, кивнула и сунула ему клинок на длинной рукояти.

– Возьми! В бою не разбирают, кто воин, кто целитель.

Вороной ринулся к выезду из лагеря, где в проем в стене телег вливались отряды всадников. Света здесь хватало – пылали десятки факелов, и стражи разложили по обе стороны костры. Фыркнув, Уголь взвился в воздух, перескочил через возок и присевших в испуге людей, грохнул копытами о землю. «Полегче, дружок, – пробормотал Глеб, – своих пугать не надо». Конь лишь дернул ухом и помчался к головному отряду керов; он не любил, когда его обгоняли.

Темнота сменилась рассветным полумраком. Глеб разглядел тела, что скорчились на земле – пастухи, большей частью молодые парни. Этим он помочь не мог – раны от секир и клинков были страшными, такими, какие редко встретишь на Земле. Разве что на мине подорваться или из пулемета изрешетят… Как говорят врачи, ранения, не совместимые с жизнью… Второй раз в этом мире догнала его смерть – спасибо хоть, не от его руки.

Скакали быстро, и на солнечном восходе он увидел, что в погоню пустились больше тысячи всадников и у каждого по два коня. За войском, отстав на добрый километр, катили телеги, запряженные парой лошадей – наверное, для раненых и добычи. Когда на горизонте замаячили чужие воины, гнавшие табун, Тот, Кто Ездит без Седла, велел готовиться к бою и пересесть на свежих скакунов. Тех, что уже потрудились, отогнали назад, затем керы развернулись широкой цепью и взялись за арбалеты. Расстояние до Людей Холмов стремительно сокращалось, засвистели стрелы, враги стали падать наземь, но было их всего десятка три или четыре – должно быть, те, кого оставили с угнанными лошадьми. Перебив их, войско разделилось на два отряда, обошло табун, и перед Глебом открылась зеленая, залитая солнцем степь, перечеркнутая ровной линией вражеского строя. Видно, шокаты решили, что от погони не уйти, и приготовились к схватке.

Миг, и противники столкнулись. Оглушительный рев и грохот металла сменили тишину, травы, смятые конным воинством, оросились кровью. Вокруг Глеба падали люди и лошади, он видел то смуглое лицо с яростным оскалом, то блеск секиры, то копье, нацеленное в грудь; под напором Угля падали кони, вороной крушил копытами доспехи и черепа, бил насмерть, со всей своей мощью. Отмахиваясь клинком от ударов, Глеб проскочил через вражеские шеренги. Такие сражения он видел лишь в фильмах о Чингисхане и Аттиле, и, вероятно, кто-то из них вспомнился вместе со словами древнего вождя: в конной битве тот победитель, у кого свежие лошади. Должно быть, этот принцип был известен керам – их атака сломала строй противника, рассеяла Людей Холмов, и теперь они гнались за мелкими отрядами из десяти-двадцати человек, настигали их, кололи копьями, рубили клинками.

Одна из таких групп была побольше, и эти шокаты не убегали и не отступали, а дрались с упорством и яростью. Там командовал светловолосый вождь с приметным поясом из стали, и под его секирой воины керов валились в траву, кто с разрубленной грудью или плечом, а кто и вовсе без головы. На глазах Глеба он убил шестерых и что-то выкрикнул, вскинув окровавленный топор – похоже, вызывал на бой равного противника. Из гущи схватки, вращая над головой клинок, вырвался Тот, Кто Согнул Железо, – его каурый жеребец был почти таким же огромным и мощным, как Уголь. Всадники сшиблись, сталь грохнула о сталь, клинок вылетел из рук кера, шокат уронил секиру, и, вцепившись друг другу в горло, воины рухнули в траву. Они боролись на земле, скрытые телами сражавшихся, потом Тот, Кто Согнул Железо, поднялся, сунул за пояс кинжал и вытер кровь с предплечья.

Люди Холмов побежали, подгоняя усталых скакунов, бросив на поле сражения сотни убитых. Наверное, керы могли бы их догнать и уничтожить до последнего человека, но Тот, Кто Ездит без Седла, поднял копье, и тут же военные вожди стали собирать своих бойцов. Они умеют щадить врага, подумал Глеб и огляделся. Тут и там бродили воины керов, выносили тела соплеменников к подъехавшим телегам, собирали оружие, добивали безнадежно раненых коней. Шокатам, лежавшим в вытоптанных травах, эта последняя милость была не нужна – те, кто мог держаться в седле, умчались, остальные погибли сразу или истекли кровью – тяжелые раны не оставляли шанса выжить.

К Глебу приблизился Тот, Кто Ведает Травы, и сегодня его лицо накрывала мрачная тень.

– Мы потеряли сорок восемь человек, и еще двенадцать умрут, если ты их не спасешь. Принимайся за дело, Тер Шадон Хаката, а Тот, Кто с Легкой Рукой, тебе поможет. Их битва кончилась, – лекарь махнул рукой в сторону воинов, – наша началась.

Глеб молча спрыгнул на землю, снял с седла сумку с инструментами, раскрыл ее и выложил на кусок чистой ткани два ланцета, иглы, мотки нитей из сухожилий антилоп, пилу, устройство для дренажа и кожаные жгуты. Оглядел свой арсенал и распорядился:

– Телегу сюда. Пусть выпрягут лошадей, а дно возка накроют шкурами вон с того фургона. Разложить костры, согреть воды. Несите первого, я готов.

Профессор Павел Никитич Грибачев числился в штате исторического факультета, но кабинет ему выделили на втором этаже в главном университетском здании, известном как Двенадцать Коллегий [12]. Кабинетик выглядел скромно – узкая комната восемь шагов в длину, зато рядом с библиотекой и с небольшим тамбуром, где профессор в зимнюю пору снимал пальто и переобувался. Окно с плотными шторами выходило во двор, двери в тамбуре и кабинете были толстые, старинные, мореного дуба, так что из коридора не доносилось ни звука. Здесь, в тишине и покое, Грибачев встречался со своими аспирантами, но коллег-преподавателей не приглашал – коллеги, особенно с бывшей кафедры истории КПСС, казались ему слишком любопытными. А стукачей Павел Никитич не жаловал.