Александр Рыжков - Красавица Миррил, чудовище Миррил

Вито зажмурился, покрепче прижав к себе девушку. Это конец…

– А! Вспомнил, где я эту рожу видел! – оглушил прокуренным басом толстяк брин.

Темнокожий отдёрнул руки от плеч Миррил и повернулся к толстяку.

– Что ты мелешь, придурок? – раздражённо спросил он.

– Этот хмырь – Барон Отрицательный, стихоплёт и шут. Посмешище, – принялся объяснять брин. – Я был охранником на их долбаном съезде литераторов. Вот ведь насмеялся, когда этот тормоз начал выть про «грядущую войну», а потом его забросали овощами, он всех послал и сфарлился.

– Ух ты, так мы на знаменитость напоролись? – повеселел низкий. – Тася, чего же ты молчал?

– Я только щас вспомнил, – понурил голову толстяк Тася.

– Стих нам сочини! Про нас! – у второго темнокожего загорелись глаза.

– Да, я не против, но вот вначале только пусть заплатит за все нарушения… – согласился низкий.

– Ребят, это всё, что есть, честно, – пришёл в себя Вито, протягивая кошелёк. Другой рукой он всё так же прижимал к себе Миррил: девушка еле стояла на ногах, и основной вес её тела пришлось держать самому; к тому же от неё невыносимо смердело канализацией.

Низкий темнокожий патрульный (по серебряному жетону власти на его груди Вито сразу понял, что он главный в отряде) выхватил кошелёк и в считанные секунды выпотрошил его, бросив пустышку обратно хозяину:

– Эх, дружище, не густо, ох как не густо…

– Обыскивать будем? – спросил второй темнокожий.

– Воняет от них, не хочу пачкаться, – ответил ему низкий. – Ты как, Тася?

– Пусть лучше стих про нас придумает! – махнул жирной рукой брин.

– Ну что ж, писака, давай, – согласился командир патруля. – Но если фигня какая-то будет – мы по тебе и твоей пещатне дубинками пройдёмся…

Целый день прошёл в творческих мучениях, которые, увы, ничего не принесли. Вряд ли что-нибудь путное сейчас родится. Но аргумент «дубинками пройдёмся» действовал потрясающе.

– Ты, кто хранит наш покой, – начал Барон Отрицательный и задумался в поисках подходящего продолжения.

– Дальше! – потребовал брин.

– Ты, кто не дремлет на страже, – выдавил из себя Вито и побледнел – дальше ничего толкового не придумывалось.

– Ну? – нетерпеливо спросил второй темнокожий.

– Ты, кто преступную вошь подавляет ногой… – Барон в сердцах выругался. – Нет, не так. Подождите, немного… подождите… Ты, кто…

– А мне нравится про вошь, – смущённо перебил его Тася.

– Да, преступная вошь – нормально, – согласился второй темнокожий. – Сержант, как думаешь?

– Вошь сойдёт. Не нужно менять, – одобрил низкорослый.

– Но ведь оно убого звучит! Дёшево и нескладно! – возразил Барон.

– Заткнись и сочиняй дальше! – отрезал сержант.

– Ты, чьё лицо вечно в саже! – фыркнул Барон Отрицательный.

– Чего? – хором спросили патрульные.

– Как чего? – завёлся Барон. – Сажа – символ кропотливого труда, символ титанических усилий, символ!..

– Уймись ты наконец! – перебил его сержант. – Откуда нам это знать? Какие-то там символы. Плевать на них я хотел, на символы твои. Давай такое придумывай, чтобы народ понимал, а не ты один.

– Да, нормально давай придумывай, – поддакнул второй темнокожий.

Тася промолчал (видимо пытался осознать всю глубину фразы с сажей)…

– Ммм… – пожевал губами Барон. Ничего не придумывалось и он решил ляпнуть первое, что подвернулось на язык: – Ты, кто воспитанный даже.

– Хм… – почесал затылок Тася. – Я воспитанный, да.

– Сойдёт, – кивнул сержант. Давай дальше.

– Ребят, может, отпустите уже? – взмолился Вито.

– Я сказал: давай ещё… – спокойно произнёс низкорослый, но лучше бы он эти слова прокричал – так зловеще они прозвучали…

И тут Барона понесло:

Ты, кто в ночи совершает обход

По местам, что страшны и опасны,

Ты, кто спасает банкиров доход –

Их труды далеко не напрасны…

Ты, сохраняешь людей, не себя.

Что ни заданье – рискуешь.

Нет, это делаешь всё ты не зря…

В сумраке бед ты ночуешь!

Думая только о ближних судьбе

И подставляя плечо всё из стали,

Ты, полицейский, в жестокой борьбе,

Что никогда мы не знали…

Гордо стоишь ты, ни шагу назад,

Наш ты покой охраняешь!

Злостных хулителей гонишь парад,

Фальшь и обман презираешь…

Барон выдохся. Барон не хотел больше давить из себя и строчки. Барону было отвратительно и паршиво на душе. Барон заставил себя породить то, что так свято ненавидел. Барону пришлось пойти против себя. И от этого хотелось блевать…

Полицейские какое-то время молчали. Наконец гнетущую тишину нарушил сержант:

– Можешь идти. Но если этого стихотворения не будет в твоём новом сборнике или где ты там печатаешься, запомни – мы тебя из-под земли достанем и ноги переломаем.

– Всё сделаю, ребята, – услужливо закивал Вито, пятясь боком, обходя патрульных, волоча за собой еле перебирающую ногами малышку Миррил.

– И смотри там, не хулигань, – кинул в спину второй темнокожий.

– Мне понравилось… – пробасил вслед Тася.

Остаток пути к дому удалось преодолеть без новых происшествий. Одноэтажный ветхий коттеджик из захудалых кирпичей, облицованных дешёвой штукатуркой. Располагался домик в бедном Южном районе Мистора. По соседству – такие же домики, порой встречались и деревянные (от убогости которых захватывало дух). Многие – заброшенные, давшие приют бомжам и бродячим животным. Среднестатистический мисторец мог позволить себе жильё куда более солидное. Здесь же жили полные лентяи, неудачники, изгои или, как в случае Вито, мало-признанные представители богемы.

Первым делом Барон затащил Миррил в ванную и как следует помыл. Уж слишком опротивел ему запах нечистот. Да и какой бы дурак отказался от удовольствия натирать вспененным мылом ничего не соображающую, потерявшуюся в пространстве и времени красавицу? Нужно было делать это аккуратно, нежно обходясь с ушибленными местами. Барон прекрасно с этим справлялся. Упругие груди, плотные соски, покрытая синяками попка, светлые короткие волоски на лобке, изящное влагалище… Барон как следует натирал все места. О да, его возбуждению не было предела. Он буквально разрывался от страсти. Но… Нет, не сейчас…

Вымыв девушку, замотав её в махровое полотенце, Вито отвёл её в спальню. Состояние Миррил можно было назвать «сон на ходу», но в настоящий сон она провалилась именно сейчас: не дойдя до кровати, она отрубилась подчистую. Вито только и успел подхватить её обмякшее тело и положить на кровать.

Разумеется, следом за Миррил, тщательным и нежным водным процедурам был предан шёлковый пиджак…

Себе поэт постелил старый матрас на полу гостиной (служившей кабинетом). Простыни и одеяла нашлись, а вместо подушки пришлось нагромоздить тряпок, в изобилии валявшихся в гардеробе. Если бы не нужда, эти тряпки так и остались там лежать – старая, заношенная одежда, которую руки никогда не доходят выкинуть.