Илья Бердников - Ставка на Проходимца

Дальше оранжевый асфальт перетекал в обыкновенный — старый и потрескавшийся, затем этот асфальт обрывался, нависая над осыпью, и восстанавливался он только через несколько десятков метров провала. Вот до обрыва этого старого асфальта мне и нужно было «протиснуть» в Переход самого себя с Люськой, Маней, мотороллером…

Над головой профырчал вертолет, сейчас мне не видимый. Ищут, болезные, стараются: как бы палить не стали! И хорошо, что над дорогой, подходящей к Выезду, так густо переплелись кроны деревьев: с вертолета было бы плохо целиться, если бы его экипаж имел приказ стрелять на поражение. Хотя, в принципе, могли просто-напросто и сетью-ловушкой пальнуть: остановили бы мотороллер в два счета. Ай, спасибо вам, крымские сосенки да дубки!

— Мызин, — снова забубнила гарнитура (голос был чужой, не степаковский), — это бесполезно! Ты же должен осознавать, что, даже если ты уйдешь в Переход, мы все равно тебя догоним. С нами — профессиональный Проходимец, и он проведет за тобой группу захвата, куда бы ты… — И тут мой убедительный оракул вдруг сбился со своего пророческого слога. — Постой, ты что — на мотоцикле?!

— Типа того, — буркнул я. — Прощайте, дорогой товарищ! Идеи мирового марксизма-ленинизма не для меня. Привет Степаку!

Мотороллер был одним из моих сюрпризов: пешим меня сто процентов бы догнали. Второй же заключался в том, что Переход закрывался. Нет, не насовсем, не так, как на Пионе. Просто этот Выезд с Земли действовал, как и остальные на нашей планете, — циклично. И я каким-то непонятным образом ощущал, что меня-то с сестрой он еще пропустит, но моих преследователей — вряд ли. Откуда я это знал? Просто знал — и все тут. Хотя у меня создалось впечатление, что этот Проезд, или Выезд, — как угодно! — в какой-то непостижимый краткий момент пообщался со мной. И согласился подождать закрываться.

Обрыв приближался. Однако непросто пришлось беженцам от революции, когда они шли через него около ста лет назад! Или тогда дорога здесь целой была? Мне оставалось проехать всего около пятидесяти метров, когда из-за кромки обрыва показались распрямляющиеся силуэты людей с направленными на меня автоматами. Горная дивизия «Эдельвейс», блин. Очень некстати.

Главное, чтобы они не стреляли. Возможно — не было команды, но, скорее, — эффект неожиданности: мое появление на ярко-красном мотороллере, с Люськой за спиной и с Маней за рулем явно озадачило «встречающих». Только бы успеть до того, как они опомнятся от удивления и нажмут на спусковые крючки…

Куртка выдержит удар пули, но одно попадание — и я слечу в сторону, не пройдя Переход. Одно попадание — и мотороллер по инерции сорвется с обрыва и…

Время замедлилось. Мягкий толчок в солнечное сплетение, внезапный жар в ладонях… Я уже знал признаки Перехода. К ним добавился только тонкий Люськин визг.

Силуэты стрелков вдруг подернулись дымкой. У одного из них, не надевшего, как остальные, черную шапочку с прорезями для глаз и рта, явственно отпала челюсть. У других, скорее всего, — тоже, но — под шапочками.

Думаю, и я бы весьма удивился, если бы парень с девушкой и какой-то здоровенной куницей, едущие на мотороллере прямо на меня, вдруг растаяли в воздухе между черных туманных струй. Для них, внешних наблюдателей, — черных. Для меня же Переход, ранее непроницаемо-угольный, совсем недавно стал серым. Словно густой и тяжелый туман утром: вроде — темно, но что-то уже видно, хоть и очень-очень смутно. И ощущения мои были уже иными: нет той паники, что охватывала меня ранее, нет мучительных попыток вырваться из Перехода как можно скорее. Теперь я просто шел и размышлял, ожидая, когда растает серая мгла вокруг. Шел, ведя за собой, словно за руку, Люську, Маню… Даже мотороллер я чувствовал, только ощущался он как-то странно: словно бы стокилограммовый механизм уменьшился до игрушки, положенной мною в карман, будто не я ехал на нем, а он был переносим мною. Хотя… возможно, здесь так и было.

Не знаю, сколько попыток предпринял штатный Проходимец группы захвата, пытаясь провести погоню вслед за нами. И слава Богу, что я не слышал всевозможных эпитетов, которыми награждали меня и того злополучного штатного Проходимца. Мне его было не жаль — нечего своих преследовать! — а проклятия и маты в мой адрес остались на многострадальной Земле. Земле, которая и так стонала от гнета грехов человечества. Вот когда-нибудь она не выдержит, капнет последняя капля, переполняя чашу терпения, и тогда… тогда и наступит Судный день. Только наступит уж никак не в две тысячи двенадцатом году, как предсказывал календарь язычников-майя. Старушка-Земля еще потерпит, мучаясь болезнью человечества. Поскрипит еще, болезная, — слишком крепко сделана, сразу не развалишь… Ого! Ярковато, однако!

Так думал я, вылетая из темно-серого тумана Перехода в ослепительно-яркий полдень.

Полдень другого мира.

— Леш, где это мы?

Я не ответил сестренке, оглядывая залитые солнцем окрестности из-под перебинтованного козырька руки. Окрестности не радовали разнообразием: на все четыре стороны, куда ни глянь, вольготно раскинулась песчаная пустыня. Огромная, как море, ослепительная, как блондинка под софитами.

И жаркая, как доменная печь: у меня даже глаза вмиг пересохли.

— Леш, это другой мир? Или мы… — Голос Люськи дрожал в унисон с раскаленным маревом над барханами.

— Или мы что?

Я, убедившись, что в округе никого нет, слез с мотороллера и принялся стягивать с себя одежду. Потом, озадаченный подозрительной тишиной, обернулся и внимательно взглянул сестре в лицо. И ее лицо мне очень не понравилось, вернее, не радовал ее взгляд: застывший, какой-то неживой, словно она смотрела внутрь себя, и ей очень не нравилось то, что она видела.

— Ты что, глупая? — Я взял ее за плечи, немного встряхнул. — Чего надумала?

Люська сжала губы, словно удерживая рвущиеся наружу слова, потом губы не выдержали, задрожали, и из них полился поток слов, сопровождаемый к тому же потоком быстро высыхающих при такой жаре слез:

— Мы ведь… ведь мы не умерли, да? Не умерли? А то я подумала, что мы… мы с того обрыва… или нас застрелили, и мы теперь… теперь…

Я удивленно поднял брови, впрочем уже догадываясь, что хочет сказать Люська. А как бы я отреагировал в такой ситуации, если бы до этого не прошел через несколько миров?

— Успокойся, Люсь. — Я обнял ее трясущиеся, несмотря на жар от песка и солнца, плечи. — Мы не умерли. Мы не в аду. Мы живы. Это просто другой мир, как я тебе и говорил. Просто мир, где жаркая пустыня… вот такая вот куча раскаленного песка… и нам нужно найти здесь моих друзей и… Маня! НЕ ТРОЖЬ РЮКЗАК!!!