Игорь Подгурский - Подземный рейд

За бетонными стенами надежно скрывались крупнокалиберные пулеметы и пушки. Пленные, словно сговорились, повторяли одно и то же: «Место неприступно…»

То, что задумано в штабах, не всегда аморально.

Пока танковая рота Шаржукова с десантом на броне, захлебываясь своей и вражеской кровью, отвлекала на себя внимание мобильного прикрытия «Верблюда», начался штурм после обходного маневра.

Орудия стояли наготове. Расчеты замерли в тягучем ожидании у пушек. Батальоны, подготовленные для бесшумного передвижения, собирались на штурм без выстрела, рассчитанный на внезапность удара. Плащ-палатки сброшены, вещмешки оставлены, сапоги, без которых немыслим солдат, сняты. Удар надо провести без звука! Сапоги сменили на туфли, какие носят китайские крестьяне. Интенданты оставили гулять босиком все близлежащие деревни, попадавшиеся на пути армейских колонн. Вокруг пояса обвязались веревками. Все необходимое для боя под рукой.

Выбрали отвесные кручи обратного склона. Никто и помыслить не мог о нападении оттуда. Впереди карабкались разведчики, специально натренированные для бесшумного восхождения. Они тянули за собой веревки, за которые цеплялись пехотинцы, чтобы не сорваться в пропасть с кручи. Японцы так ничего и не услышали. Защитникам горной цитадели русские свалились на голову, как гром среди ясного неба. «Мы залезли к ним в форточки», – рассказал потом командир передовой группы. Штурмовые отряды и впрямь подкрались вплотную к дотам, застигли самураев врасплох. Ножи, удавки, с хрустом сворачивали шеи. Ни вздоха, ни крика. Рукопашные схватки в узких коридорах. Молча резали и душили часовых и дежурные расчеты. Бетон укреплений «прогрызли» без помощи орудий. Бог войны в этот раз остался не у дел. В первые бреши следом за штурмовиками хлынула многострадальная пехота.

Японцы дрались с яростью обреченных. Никто не собирался сдаваться в плен, не молил о пощаде. Да и в плен сегодня никого не брали. В глубине опорного пункта кипел бой, распавшийся на отдельные схватки за каждый дот, подземное убежище, бетонный коридор. Солдат, прикованных к пулеметам длинными цепями, просто закалывали штыками. Бронедвери подрывали накладными зарядами. Шалишь! Не удастся отсидеться за стальными переборками.

Остатки гарнизона забаррикадировались на последнем третьем нижнем ярусе. Переть в лоб по насквозь простреливаемому коридору было бессмысленно. Уложить горы трупов в надежде, что у японцев патроны закончатся раньше, чем у нас, никто не собирался. Гранату не добросить – далеко. Парламентеров посылать не стали. Кто знает, на что могут решиться с отчаяния последние защитники гарнизона. Организовали живую цепочку в несколько сот метров. Из рук в руки передавали канистры с бензином. Топливо заливали в вентиляционные отверстия второго яруса, сообщающиеся с нижним, и в перископные шахты заглубленного командного пункта. Целый бензовоз опорожнили. С нижнего этажа «Верблюда» донеслось тягуче-заунывное пение. Но с поднятыми руками так никто и не вышел.

Командир инженерно-саперной группы, включенной в состав штурмовых отрядов, пожилой майор Аркадий Адамченко, прошелся вдоль цепочки солдат, передающих друг другу канистры с бензином, и буднично предупредил: «Никаких перекуров. Увижу, кто сворачивает «козью ножку», шею сверну собственными руками. Никакого трибунала не будет». Сказано было кратко и убедительно. Ладони у офицера-сапера были широкими, как лопаты.

Майор хмуро приказал: «Хорош лить! А то мы их попросту утопим, как котят. Переборщим, и косоглазые нас с собой на тот свет утянут».

Он привычно развел усики на чеке гранаты и выдернул кольцо. Ребристый шар «лимонки», громыхая, покатился по вентиляционной трубе. Через четыре секунды внизу глухо ухнул взрыв. За ним раздался свистящий звук, перешедший через мгновение в рев пламени, заглушивший вопли заживо сгоравших людей. Никто не уцелел. Остатки гарнизона превратились в пепел и кучки обугленных костей. Бетонные перекрытия под ногами дрогнули, но выдержали. При строительстве бетона не жалели. Строили с троекратным запасом прочности.

Доты и нижние казематы стали для их защитников бетонными склепами. Красивая пропагандистская сказка о неприступности укрепрайона и неколебимости самурайского духа обернулась невесомым пеплом.

Сколько был в беспамятстве – не понять. Олег почувствовал что-то мокрое на лице и как кто-то трясет его, да так сильно, что голову заломило нестерпимой болью. Ротный с трудом открыл глаза. Над ним склонился Степан. Заряжающий лил ему на лицо воду из фляги. Над головой не было привычного днища танка, надежно укрывавшего от пуль и осколков, а висело низкое серое небо.

Шаржуков приподнялся и непонимающе уставился на улыбающегося во весь рот заряжающего. Последнее, что он помнил – гул над головой и вопли «Банзай!». «Белые тигры» частой цепью шли на них в атаку, ощетинившись ежиком штыков. Дальше провал в памяти, как черный омут, в глубине которого невидимые рыбины шевелят плавниками.

Капитан, охнув, поморщился, схватился за правый бок: отлежал на кобуре с пистолетом.

– Я долго был в отключке? Что случилось? Все целы?

– Радист остался в танке… Не успел Женька. Из пехтуры осталось в живых всего трое. Все ранены. Двое из них тяжело. Долго не протянут, – завинчивая флягу, хмуро ответил танкист. – Сталинские соколы прилетели по японские души. Да вышло, что и по наши. «Горбатые» всех в землю вбили… Такие вот дела, товарищ капитан. Под Кенигсбергом по нам наша же артиллерия отмолотила. «Боги войны» называется. Сейчас эти перестарались.

– Они соревнуются, кто своих больше укокошит, – подал голос механик-водитель.

– Отставить глупости, – зло пришипел ротный. – Еще услышит кто. Соображать надо.

– Да кто услышит? – невозмутимо пожал плечами танкист. – Кругом сплошное кладбище. Только без крестов и надгробий.

Шаржуков не боялся смерти. Он был готов к ней все годы на войне. Он представлял ее по-разному: от немецкого танка, от пацана из Фольксштурма, затаившегося в переулке с фаустпатроном в худых руках. Дважды контуженный и окровавленный, он горел в подбитом танке, мысленно прощаясь с жизнью. Достала все-таки костлявая. Ан нет, как-то выворачивался. Но чтобы вот так… в последние дни войны! Попасть под удар своих же штурмовиков. Но чудо свершилось – Олег выжил. Смерть снова прошла мимо, лишь внимательно посмотрела на него и двинулась дальше по своим делам. Последнее время у нее было много работы. Знай маши косой. Собирай жатву…

Он провел кончиками трясущихся пальцев по лицу, посеченному осколками броневой окалины. Прикосновение отозвалось саднящей болью. Значит, живой.