Владимир Владимирович - Не дай мне упасть

Выскользнув из кресла, Мегуми осторожно обогнула толстяка и отправилась на старое место. Развернувшись, чтобы присесть, девушка украдкой бросила взгляд на мужчину и женщину. Сэм уже уселся обратно в кресло и приобрел вид монументальный и, не в пример недавнему, неподвижный. Кэтрин пристраивала обратно под голову подушку. Почти незаметная за крупной фигурой Ватанабэ, она, тем не менее, поймала взгляд Канзаки. И подмигнула, едва не заставив японку поперхнуться.

Похоже, остаток полета предстояло провести в тоске недосказанности. Мегуми неслышно вздохнула. Она успела выудить из Винтерс много нового и, чего скрывать, интересного о Ватанабэ. Или Сандерсоне. Но все равно ничего не понимала. Слишком сумбурным и смятым вышел разговор, слишком мало деталей и контекста дала в рассказе Кэтрин. И на главный вопрос Канзаки ответа так и не получила. Правда, тут виновата ее собственная космическая глупость. Вместо того, чтобы узнать причину, по которой за Винтерс охотилась, она вдруг принялась расспрашивать женщину о тонкостях их с Сэмом личных отношений. Мегуми до сих пор не понимала, какой такой коварный чертенок дернул ее за язык.

Столик с напитками и закусками, нагло захваченный Сэмом в начале полета. Куда-то пропал. Канзаки же, как назло, почувствовала жажду. День вышел чертовски некомфортным. Оставалось только некрасиво надеяться, что не ей одной приходится терзаться странными мыслями. Мыслями, которые хорошо бы для начала понять.

По странной прихоти невидимого режиссера встречи всегда проводились при мягком, почти тусклом освещении. Будто специально пытались они скрыть лишние штрихи, детали облика самих себя. Будто болезненным казался яркий и оттого безжалостный свет, не скрывающий грехов, отпечатавшихся на лицах святых. А ведь для миллионов, миллиардов людей собравшиеся в этом зале официально были святы.

- Итак, что же мы имеем на сегодняшний день? - голос Андре Лесаржа был мягок и бархатист как баритон талантливого певца. Сам Лесарж прекрасно знал это свое достоинство и за долгую деловую и политическую жизнь стал отличным оратором. Тщательно следя за внешностью, Андре научился придавать себе солидный и располагающий вид. Густая грива черных с проседью волос, тщательно выбритое лицо и очки тонкой оправе составляли безотказно работающий ансамбль. Трогательно педантичный угол платка в нагрудном кармане пиджака походил на вишенку, венчающую пирожное. Лесарж улыбался. Он улыбался всегда, вне зависимости от того, услышал ли прекрасную новость или ужасную весть. Умение держать на лице приветливую маску тоже делало ему честь.

- Мы имеем большие неприятности! - с сиплым придыханием выпалил Булверч и с неприязнью посмотрел на француза. Этот тучный пожилой англичанин терпеть не мог "лягушатников" как народ, но Лесаржа ненавидел особенно сильно уже много лет. Не было ни единого вопроса за всю историю собрания, по которому эти двое совпали бы во мнениях. Словно в пику аккуратному и ухоженному Андре, Роберт Булверч всегда выглядел неопрятно, даже нося строгий костюм человека церкви. Высокий воротник чиновничьей сутаны впивался в дряблый двойной подбородок и делал физиономию англичанина похожей на морду утомленного бульдога в ошейнике. Выражение этой морды не предвещало ничего хорошего. - Мы очень близки к потере контроля.

- Не стоит, пожалуй, преувеличивать, - испуганно проблеял Фегелейн, носивший громкий титул председателя, но выполнявший, по сути, организационно-хозяйственные функции слуги. К нему прислушивались мало, но полностью игнорировать все же не могли, ибо именно за Фегелейном стояла большая часть финансовой мощи всей организации. Робкий в кругу соратников, он не имел равных на поле вложения и добычи денег. Пинать корову с золотым выменем никто не хотел.

- Это не преувеличение, - покачал головой Пирелли, запустивший руки в промышленность и не ослаблявший хватки почти полвека. - Я склонен согласиться Робертом. События сложились в чрезвычайно неприятную для нас цепь.

- Именно это и вызывает беспокойство, - пробасил круглый, похожий на бочку, Аракис, глава медиа-империи, раскинувшейся на весь земной шар. - Сама ли собой выковалась эта цепь, или, может быть, нашелся кузнец?

Остальные собравшиеся, коих было чуть больше дюжины, не высказали ничего определенного, лишь одобрительно мыча или скептически хмыкая, пока слушали большую пятерку. Лесарж дождался, пока собрание вновь затихнет и, не переставая улыбаться, произнес:

- Вот почему с нами сегодня старые друзья.

Только теперь взгляды собравшихся обратились к чужакам, которых игнорировали с самого начала встречи. Лесарж, Булверч, Фегелейн, Пирелли и Аракис сидели по разные стороны длинного стола для совещаний, окруженные собратьями. Отделенные от них пятеркой пустых мест, у противоположного края стола сидели двое. В дальнем конце зала освещение было особенно скудным, и оба "старых друга" оказались сокрыты тенью. Один их них, широкий и крупный, напоминал расправившего плечи медведя и даже очень похоже заворочался на стуле. Второй, стройный и невысокий, остался неподвижен. Но именно к нему обратился Андре:

- Артур, дорогой мой, ты ведь что-то хотел нам сказать?

Артур Хендрикс убрал со стола сцепленные в замок руки и сложил их на колене, подаваясь вперед. Говорить с этими людьми ему совершенно не хотелось. Толстые и худые, смуглые и бледнолицые, здоровые и больные - все они являли собой ту силу, которой Хендрикс служил много лет и которую привык почти по-родственному ненавидеть. Обладая властью, влиянием, связями, эта толпа считала себя не просто выше прочих - своим групповым сознанием она родила мысль о божественном превосходстве над миром. Верховодил, безо всякого сомнения, Лесарж, умеющий побороть любое инакомыслие. Но каждый из тех, кто сидел сейчас по другую сторону стола, был колонной, подпиравшей крышу мира, в котором жила большая часть человечества. И каждый считал себя вправе выставлять человечеству счет. Именно благодаря власти этих людей бедные оставались бедны, а богатые богатели. Именно при них вернулось разделение граждан на классы, отмечаемое официальным документом. Именно эти властители вернули, по сути, систему этнических "гетто", взорвавшую Европу в начале века. Они подхватили вымпел насилия, выпавший из ослабевших рук Америки, с новой силой подавляя неразвитые страны, могущие стать угрозой. И именно они каждый день получали благословления от тех, кто пережил гражданские войны, последовавшие за Явлением. Именно их благодарили европейцы за стабильное будущее для своих детей, за сытую мирную старость вдали от бушующих штормов тяжелой жизни. Ведь во всем остальном мире дела обстояли намного хуже.