Николай Берг - Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов

Попрощались тепло. Майор с основной частью группы остался отрабатывать приемы, а мы с Ильясом, Енотом и Надеждой забрались в кабину «шишиги». Сидевший там здоровенный котяра с великим подозрением уставился на нас своими глазищами и очень неохотно подвинулся.

– В общем, так, я по нашим делам теперь отчитаюсь, – сказал Ильяс. – Интерес к кевлару есть, естественно. Зампотыл местный сказал, что возьмет столько, сколько дадут. Если цена будет незаоблачная, естественно, но скупиться не будут, это обещали. Надо туда завтра ехать с утра и разговаривать.

– Поедем, – согласился Мельников сразу. – Я тоже цены не знаю, но думаю, что ее надо из броников рассчитать. Одна пачка… сколько там из нее броников получится? Узнать, почем они здесь продаются, скинуть за опт и работу по изготовлению… как-то так. Я, пожалуй, к утру формулу расчета набросаю, – сказал он уже больше самому себе.

– Вот, правильно, набросай, чтобы у зампотыла нам не мычать и руками перед рожей не крутить, – удовлетворенно сказал Ильяс. – Тебе за пленку перевели уже деньги?

– Не проверял, не успел, – ответил тот. – Но с утра отгрузили, должны были перевести.

– Ладно, завтра проверим.

Обратно «американец» ехал уже без моих указаний, дорогу запомнил и, по-моему, даже немного этим щегольнул. Надежда пригласила его отужинать, но он предложил перенести это на завтра – видно было, что он весь зудит от желания встретиться наконец с неуловимым начальником тверского конвоя.

Впрочем, записку с несколькими фамилиями пациент мне успел всучить. Попросил проверить на вшивость кандидатов на роль новых матросов его «Мариетты». Не уверен я, что это сильно что даст. Базы данных у нас что в больнице, что в милиции, что у хитрых контрразведчиков очень неполные, но отзвониться и запросить – почему и нет?

Благо есть кому позвонить. Тесная связь медучреждений с особистами еще тогда наладилась, когда террор пошел. В чеченскую первую или вторую, не помню уже. Толку, правда, не было никакого, но периодически приходили грозные напоминания о повышении бдительности, отработке контртерроризма и прочего в том же духе. Хотя помнится, когда покойный (или беспокойный) Сан Саныч разговорился со мной на эту тему (он как раз нашему отделению читал мораль о том, как вести себя, будучи в заложниках), то после грустно отметил очень печальный факт. Что все эти рекомендации – сидеть тише травы ниже воды, в глаза не смотреть и так далее, то есть то, что рекомендует просвещенный Запад для попавшего в лапы террорам заложника, – все это как всегда в наших условиях неприменимо. На удивленный вопрос Федяевой, нашей поликлинической красотки, зачем тогда он все это рассказывал, так же печально заметил, что ему положено рассказать – вот и рассказал. Беда в том, что западный террорист зачастую целью всей своей деятельности видит обмен живых заложников на чемодан баксов и вертолет до Мексики, или куда они там улепетывают. Потому заложники ему нужны живыми. А нашим террорам, как правило, нужны мертвые заложники, нужна резня и ужас, ничего другого. Зачастую они и требований не выдвигают.

Тут не удержался терапевт Бобров и негромко, как он всегда говорил, осведомился:

– А что тогда делать нам, если случись что?

Сан Саныч беспомощно пожал плечами и так же тихо ответил:

– Бежать. Бежать сразу. В разные стороны.

– Так пристрелят же!

– Берут в заложники не одного-двух. Берут по возможности толпу. Толпа, если бежит, затопчет стрелков, особенно если они еще не успели подготовиться. В том же Беслане, когда террорам дали подготовиться, создать систему фугасов, потеряли триста сорок четыре человека убитыми – большинство детей, да больше семисот ранеными и обгоревшими. Да, осетины не просекли, что будет резня, думали договориться, думали, с людьми дело имеют. А это изначально было невозможно, целью было у терроров устроить бойню. Взяли заложников на открытой местности, на утренней линейке. Если б они кинулись врассыпную, набили бы терроры почти тысячу человек? Вряд ли. Старое правило – чем ты дольше в плену, тем сбежать сложнее. Потому я вам американские рекомендации привел, а думать нужно вам.

Слова Сан Саныча мне потом не раз на ум приходили. Особенно когда с Мутабором встретился. А ведь, может, потому и выжил. Сложил бы лапки покорно – не разглядело бы чудище во мне союзника. Глядишь, бегал бы сейчас я с чьими-то пришитыми ручками и откликался бы на какую-нибудь вычурную кликуху типа… А откуда брал свои кликухи вивисектор? Мутабор – вроде из сказки Гауфа? [67]А Альманзор? Знакомое что-то… Кольца… Оловянные кольца Альманзора – точно. Тамара Габбе [68], тоже сказки. Я ж их помню, отличные сказки были, значит, и вивисектор их тоже в детстве читал… Надо же, читали вроде одно и то же, а гляди как вкось вышло. Значит, мало правильные книжки в детстве читать, не все это, что нужно, ошибся, значит, Высоцкий… Так какое у меня было бы имя?

Мухамиель? Кохинур? Альдебаран? Или еще лучше – Пилюлио?

А ну его к черту об этом думать.

И я тут же получаю подтверждение, что про серого речь – а серый навстречь. Из такси вылезает мичман Алик. В двух словах объясняет, что Валентина Ивановна очень хочет со мной пообщаться. Мог бы уж как воспитанный человек поздороваться не кивком, а как следует, и мое согласие спросить… Ну да ладно, видно, с дитенком что не так. Знакомая штука.

Но тут оказывается – я ошибаюсь, в чем убеждаюсь сразу по прибытии на Летний пирс.

Кабанова, разумеется, с детенком, но дитенок сладко спит в куколе из спасательного жилета, благо мама с дитем сидят в небольшом катерке. Там же еще какой-то суровых лет военмор с замасленными руками. Моторист, наверное. Мне ничего не остается, как спуститься вниз, на покачивающийся катер. Алик не без изящества отдает швартовы и прыгает на борт. Катерок заводит мотором тарантеллу и шустро двигает вдоль берега. Оба моряка остаются в каютке, или как там это называется, а мы – на корме, под солнышком, греющим лавочки.

– Что-то с ребятенкой? – спрашиваю я.

– Нет, с Лялей все в порядке, кушает, спит, растет на глазах.

– А к чему такая срочность? Аж на такси ехали. Что случилось? – улыбаюсь я своей наставнице.

– Вивисектор упокоился, – отвечает мне Кабанова.

– Ну туда ему и дорога. Вот уж о ком сожалеть у меня не возникает ни малейшего желания.

– Как сказать. Проблема в том, что у Мутабора пропал стимул к существованию. Вы обещаете помалкивать о том, что сейчас услышите?

– Разумеется.

– Так вот, проект, начатый с вивисекторских опытов, в принципе провалился.

– Погодите, что вы имеете в виду? – недоумеваю я.

– Вы отлично знаете, сами же в нем принимали участие, – сердится на мою недогадливость начальница некролаборатории.