Николай Берг - Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов

Опять вперлась в болото. Повертелась по тропинкам (а они тут были очень негустыми, прямо можно сказать), наконец выскочила на раздолбанную и расквашенную, но определенно дорогу. Судя по громадным колеям и разгромленности окружающего пейзажа, тут вырубили и вывезли лес совсем недавно. В прошлом году, наверное. Даже обычные для таких голых мест (с кучами веток и торчащими пнями) маленькие елочки не успели появиться, земля была лысая и замусоренная.

Мотоцикл уверенно урчал, проскакивая громадные лужи и бодро удерживаясь на гребне между колей, промятых в земле колесищами тяжело груженных лесовозов. Ирка приободрилась, по ее расчетам, еще полчаса-час и она выберется к трассе. А дороги, где бревна возили, старались все же мимо деревень не вести – больно уж разбивали колесища тягачей что асфальт, что проселок.

С этими мыслями Ирина бойко направила своего коня в очередную лужу. Немного великовата лужа была, но Ира посчитала, что проскочит, что уже приноровилась. Что-то по-крокодильи внезапно рыпнулось под колесами, с хрустом ударило в мотоцикл, остановив его сразу и жестко, отчего у Ирки зубы ляскнули. Ее бросило животом на руль, собачонку выкинуло из корзины, а словно ткнувшийся в стенку мотоцикл медленно, с тошным хрустом стал заваливаться набок, в лужу. Ириха устояла бы на ногах, да не повезло – зацепилась за что-то ботинком и, взвизгнув не хуже Сюки, шлепнулась в воду. Тут же вскочила, хватаясь за кобуру, заозиралась. Взбаламученная лужа успокаивалась, слабое волнение на глазах утихало, только от валявшегося на боку мотоцикла быстро растекалась радужно переливающаяся пленка.

– А чем все же вивисектору, дважды покойному, удавалось держать своих морфов в повиновении? – спрашиваю я у задумавшейся наставницы.

– Это страшная военная тайна, – невесело улыбаясь, отвечает она.

– Вот прямо так?

– А как вы думали? Разумеется, тайна. Большая часть работы лаборатории засекречена по-настоящему. Так что я могу дать вам необходимую информацию только в том случае, если вы подпишетесь принять участие в работе некролаборатории. И никак иначе, не обижайтесь. Тут не моя прихоть.

– Боитесь, что разболтаю? – уточняю я.

– Нет, не в этом дело. Просто есть протокол работы лаборатории. С соответствующими допусками. Работаете с нами – получаете допуск. Нет – тогда только та информация, которую разрешит выдать спецчасть.

– Ну да, ну да. Секретность ради секретности. Прямо совком повеяло. У меня отец должен был принять участие в конкурсе на проектирование ряда зданий в Ханое. А допуска у него не было. Вьетнамцы прислали карты города для привязки проекта к местности и рельефу, а ему карты выдать не могут, они секретные. Ну то-се, времени потеряли прорву, наконец оформили допуск и торжественно выдали карты Ханоя.

Валентина Ивановна смотрит на меня снисходительно и только из вежливости интересуется: в чем соль рассказа?

– Да в том и соль, что карты были американские. Генштаба ЮЭсЭй. С грифом «топ сикрет». Надо полагать, трофейные. Вот такая вот секретность получилась. Чистый совок в худшем смысле этого слова.

– Забавная история. Ваш отец выиграл конкурс?

– Нет. Опоздал со сдачей проекта из-за этих идиотских карт.

– Жаль. Однако вернемся к нашим баранам и морфам. Это не мое требование. Но должна заметить, что я согласна с этим подходом. И так слишком много уже вам понарассказывала.

– Знаете, меня очень беспокоит именно влезание в эти тайны. Тут легко попасть в расход. Посчитают, что слишком много знаешь, и все – пропал бесследно. Ну и зачем мне это? В конце концов, наша охотничья команда и не самая боеспособная, и не самая многочисленная, и вооружена не самым лучшим образом. Сколько таких команд, не считая чисто военных формирований? Да всяко не меньше сотни!

– Двести четырнадцать. Это не считая частей и подразделений гарнизона Кронштадтской ВМБ. Видите, опять вам выдала служебную информацию.

– Премного благодарен. Но так с чего именно нашу группу напрягать?

– По целому ряду причин. Например, вы единственная группа, в которой целый врач действует.

– Ну как-то оно звучит настораживающе – «целый врач». Мне как-то не хотелось бы становиться нецелым. Фрагментированным. И я видел, как оно бывает. Когда с грязными перчатками расстаются.

– Вы про своего недавнего сослуживца, капитана Ремера, и его напарника Копылова?

– Опа! А вы что о них знаете?

– Довольно много. Возможно, больше вас.

– Но… откуда?!

– Видите ли, это опять же информация не для широкого круга лиц. Но, разумеется, мы должны были навести справки о тех, кто уж совсем рядом с нами крутится. Да я, признаться, и о вас беспокоилась. Вы человек добродушный, растяпистый, наивный. Почему бы и не подстраховать, если есть такая возможность? Так вот, касаемо грязных перчаток… Так поступают либо с одноразовым материалом, который больше не пригодится никогда, либо сдуру. Вот, например, с Ремером так поступили сдуру, если вас это интересует. Ценный человеческий материал выкинули только по глупости. А уж вас и тем более списывать нет резона. После операции что выкидывают? Одноразовые перчатки, грязные тампоны и салфетки. А большой ампутационный нож или даже зажимы Кохера. Их заботливо отмывают и стерилизуют. Так?

– Ну так…

– Вот и смотрите. Ценный инструмент берегут как зеницу ока. Потому что нужен, а другой такой на земле не валяется. И заменить нечем. Конечно, побояться придется. Но за все платить надо, увы-увы. – Тут Кабанова глубоко вздыхает и неожиданно говорит: – Думаете, я не боялась, когда тогда, в самом начале, занялась экспериментами? Да я испугалась до заикания, когда у нас в тихой поликлинике такой массакр начался. Еле водой отпоили. Домой физически не могла пойти, ноги не шли от ужаса. Вот и занялась полузабытым и знакомым делом. Чем еще в студенческом научном обществе увлекалась, на патфизиологии. Отвлеклась, да и результаты оказались интересными. Про страх забыла, пока работала. Только этим и спаслась…

– Надо же, а я со стороны видел прямо ледяную крепость, – вспоминаю я свои безуспешные попытки уговорить Кабанову бросить возню с хомяками и бежать.

– Я ж говорю про вашу наивность, – улыбается Кабанова.

Мне приходится съесть пилюлю. Хотя любой женщине хочется иногда выглядеть слабой и беззащитной, но не факт, что и впрямь все было так, как Валентина Ивановна рассказывает. Голос у нее в телефонной трубке был непререкаемым. Но отчасти она права – место под солнцем даром давалось только при социализме. Сейчас так или иначе его надо завоевывать, а мы вроде неплохо заняли эту нишу околомедицинского снабжения. И не слишком накладно, и не очень чтобы тяжело… Вон продуктовая служба базы живет не так вольно – им надо обеспечить жратвой население острова, а тут сейчас около тридцати тысяч человек, да еще большие группы вне острова. А каждому человеку требуется в день порядка полутора кило еды, да еще на зиму надо запас создать. Вот и таскают, как муравьи. Я бы окуклился вот так изо дня в день вывозить склады, закладывать жратву на хранение, а они ничего, вполне довольны своей жизнью. Многим, наоборот, очень нравится, что нет никакого риска и их охраняют. Тут ухитрились наладить телевидение, есть в Кронштадте и своя радиотелекомпания – вот на ее базе и заработало. Электричество далеко не у всех, да и не стабильное, так развернули несколько видеосалонов, прямо как в 1990 годы. Только в салонах и просто телевизоры работают, сериалы гонят. Народ ходит…