Сергей Шкенев - Чертобой. Свой среди чужих

Нападение провели одновременно на все четыре деревни. И в каждой был свой человек, в нужный момент встретивший, открывший ворота, указавший людей, способных оказать и организовать сопротивление. В Дуброво таким оказался пацифист Малов-старший и примкнувшая к нему пара убежденных последователей учения о гектаре земли, недовольных слишком жестким руководством Чертобоев. То, что они не лезли во внутреннюю политику и жизнь поселения, не принималось во внимание. Все равно виноваты — самим фактом своего существования.

Как прошла атака на Грудцино, Станислав Вениаминович не знал, ему не сообщали. Но здесь, в Дуброво, из-за удачного отсутствия двух самых серьезных противников потери получились даже меньше запланированного. Из княжеских дружинников четверо были убиты автоматным огнем при попытке захватить дом Чертобоев, да троих насмерть посекло осколками гранаты. Рассчитывали на большее. Малов-старший, которому Валера Сотский успел выпустить кишки в короткой стычке у ворот, да предатель, напоровшийся на картечь в лоб от него же, не считаются — расходный материал. О том, что стрелок с озера тоже больше не вернется, павловцы были еще не в курсе.

— Всего сколько было? — уточнила Лена, поигрывая шашкой в опасной близости от дербеневской промежности. Она не смущалась и не стеснялась видом почти голого мужика — покойников не стесняются.

— Двадцать человек нас приехало.

— Значит, минус десять. Осталось одиннадцать. Да еще местного урода приплюсовать… Итого — двенадцать.

— Шестеро уехали в «уазике», повезли мальчишек.

— Их зачем взяли?

— Чтобы старый черт сговорчивей был… Ай! — Дербенев дернулся, пытаясь зажать длинный порез на внутренней стороне бедра. — За что?

— Выбирай слова, гнида, когда про моего папу говоришь!

Пленник побледнел и, кажется, даже перестал дышать. В его глазах читалось все, что он думает об исчадии ада, к тому же дочери не меньшего исчадия. Демонское семейство, одним словом. И демон в услужении. Вот он, ходит, сладострастно повизгивает и посматривает с вожделением содомским масляным взглядом. Сгинь, провались, нечисть!

Васька нечистью себя не считал, проваливаться не собирался и с увлечением играл забавную роль сексуального маньяка. А то, что маньячить пока нечем, так это не беда. Всему свое время, молод еще. Вот лет через пять, когда каждый уважающий себя зверь становится взрослым… Нет, и тогда бы на этого человека не позарился.

К концу допроса Санек становился все мрачнее и мрачнее.

«Ты чего такой?» — спросила Лена, уже привычно не произнося слова вслух.

«Кончать его надо».

«Ясное дело».

«Я не смогу».

«А я?»

Младший брат пожал плечами, вздохнул и без всякой паузы воткнул Дербеневу нож под подбородок:

— Извини, дядя… никакой работы, исключительно личное.

Пока Санек долго и мучительно блевал в кустах, вытирая дрожащие губы рукавом, заляпанным чужой кровью, Васька убежал вперед. И почти сразу же послышалось его предупреждение:

«Внимание, противник!»

Тут же громкий незнакомый голос:

— Дербень, козлиная морда, тебя долго ждать? Ты там чего, веревку проглотил?

На дороге, плавно спускающейся к пруду, показался такой же бородач, чуть ли не близнец первого. Он появился из-за поворота, огибающего заброшенный сад, и не подозревал ничего дурного. Во всяком случае, лицо изображало полную безмятежность, разве что искаженную легким недовольством по поводу вынужденной прогулки на поиски Станислава Вениаминовича.

— Стаc, придурок ляховский, [4] Ляхово — поселок на окраине Нижнего Новгорода, где на улице Кащенко располагается одна из психиатрических больниц. Придурок ляховский — устоявшееся выражение. вылезай!

Бородач так и умер в предвкушении потехи над незадачливым соратником — шашка ударила в шею и остановилась, не в силах перерубить позвонки. Лена отшатнулась от брызнувшей алой струи, выпустила оружие и упала на колени, закрыв лицо руками. По плечам пробежали судороги. Тут же в ухо ткнулся мокрый нос, и горячий язык скользнул по щеке, собирая слезы:

«Не плачь. Это было нужно. Врагов стало меньше».

«Понимаю. Но так не должно быть, мы не должны убивать».

«Людей — да. Враги — не люди».

«Думаешь?»

«Знаю. Вы защищаетесь — это свято».

«Вася, у вас есть понятие святости?»

«Есть у тебя. Родина, папа, мама, братья… Я видел».

«Ты философ».

«Нет, я Василий, который ждет команды».

«Какой?»

«Защитить… освободить…»

«И убить?»

«Нет, уничтожить. Это разное».

«Тогда?..»

«Командуй».

— Тогда вперед! Санек, ты как, оклемался?

Сашка выполз из кустов на четвереньках и сразу же наткнулся взглядом на почти обезглавленный труп, лежащий поперек дороги. Мальчишку тут же скрутило новыми приступами рвоты. Лена подошла и успокаивающе погладила по голове:

— Не переживай. Видишь, мухи уже садятся? Они не ошибаются. Это не люди, это дерьмо. Будешь расстраиваться из-за каждой раздавленной коровьей лепешки?

— Не могу.

— Я тоже. Но что делать? Нужно.

— Расстраиваться нужно?

— Идти вперед. Ну?

Саня решительно встал и поднял двустволку, которую до этого волочил за ремень по траве. Прикушенная губа, сузившиеся глаза…

— Если не мы, то кто?

«Правильно говоришь», — одобрил Васька.

— Это не я первый сказал.

«Все равно правильно».

— Да мы и сами правильные.

— Точно, больше уже и некуда, — подтвердила Лена и направилась обратно к трубе, уходящей под дамбу. — Пошли, что ли, товарищи идеальные воины?

— А почему туда? — не понял Санек.

— Куда еще?

— Погоди, в деревню разве не пойдем?

— Смысл? Если мама успела уйти в схрон, то мы только привлечем к нему внимание чужаков. Если нет… А люди… люди никуда не денутся. Семьдесят с лишним рыл не смогли себя защитить — кто теперь им нянька? Подождут, все равно их собираются в Павлово вести, а не расстреливать. Младшим помощь нужнее, так что они в первую очередь. Как, кстати, твои подопечные?

— Их уже половину перестреляли, — поморщился Санек. — Дебилы какие-то — прут напролом, будто там медом намазано.

«Происходит естественный отбор, — пояснил Васька. — Погибают самые глупые».

— А трусливые выживают?

«Трусость? Это как? Приказ есть — трусости нет. По-другому не бывает. Остаются жить умные и удачливые. Удачливость — тоже критерий отбора».

— Жестоко там у вас.

«У них. Я больше не они, я Василий».

Дальше шли молча, каждый по-своему переживая случившееся. На разговоры времени не было — Лена вела маленький отряд кратчайшим путем, прорубая дорогу в зарослях крапивы на месте бывшей фермы. Коров здесь лет тридцать как не держали, а вот мухи остались. Где уж тут рот разевать — чуть приоткрыл, а они залететь норовят. И прочая летающая сволочь не давала покоя — вечно голодные слепни, оводы, строки, мелкие кровососущие и летающие мошки…