Тимофей Калашников - Изнанка мира

Ненужный уже обмылок выпал из руки и остался валяться на пыльном полу. Зорин пошарил вокруг и нащупал фонарь: предстояло оглядеться и найти место, где можно было бы приладить веревку.

Вверху, вдоль всей станции, пробегая мимо колонн, тянулась длинная балка, облицованная мрамором. Кирилл несколько раз подпрыгнул, пытаясь забросить на нее веревку, но после нескольких неудачных попыток решил поискать счастья в другом месте.

Хотя средний неф ничем загроможден не был и вроде бы плиты пола нигде не провалились, однако какая-то сила подтолкнула юношу пойти по боковой платформе. Он перебегал от колонны к колонне, прислушиваясь до звона в ушах, но единственным звуком было эхо его собственных шагов. Когда же он добрался до торца станции, то замер в недоумении. В стене, облицованной все тем же светло-бежевым мрамором, в углублении, являвшем собой огромный темный круг, парили две гигантские, держащиеся за руки фигуры. Их головы терялись в вышине, поэтому лиц в тусклом свете фонарика разглядеть не удавалось, но все-таки было понятно, что это мужчина и женщина и что у мужчины на плече сидит ребенок.

Зорин даже хмыкнул, когда представил себе, что можно перекинуть веревку через поднятую руку женщины. Забытая всеми композиция, изваянная неизвестным скульптором, очень подходяще символизировала разбившуюся мечту его жизни. Ведь это он мог встать когда-нибудь точно так же, держа за руку любимую, а на плечо посадить своего сына…

«Но, как видно, не судьба, — окатила горечью незваная мысль. — От Ирины детей никогда уже не будет, а надеяться встретить другую… как сказал брат — все они одинаковы, предательски продажны… Да и что за глупость, висеть тут, у всех на виду?»

«И верно, зрелище будет не из красивых!»

Кирилл не понял: услышал ли он голос наяву или разговаривал сам с собой, да и не нашелся, что ответить на подначку, поэтому просто проигнорировал ее. Так и не найдя подходящего места на станции, он спрыгнул с платформы и вскоре обнаружил дверь в какую-то подсобку.

Внутри было душновато, но без затхлости. Дотронувшись до стены, рука юноши нащупала какую-то выступающую коробочку. Раздался щелчок, и в следующий миг ослепительная вспышка заставила Зорина зажмуриться: свет больно резанул по отвыкшим глазам.

— Вот это да-а… — протянул Кирилл, отнимая пальцы от выключателя. — На заброшенной, необитаемой Полянке, оказывается, есть электричество! Интересно…

Зорин чуть разлепил ресницы и, прикрываясь козырьком левой ладони, рассмотрел комнатку. Небольшая, может быть, три на четыре метра, со стенами, выкрашенными в мрачный серо-синий цвет, и с единственной дверью, в которую он и вошел. В дальнем углу стоял металлический табурет. «Вот только веревку тут прикрепить совершенно не к чему. А впрочем…»

Вдоль стены под самым потолком тянулась ржавая труба и, загибаясь, пересекала потолок, переходя на противоположную стену. А главное — между нею и потолком оставался вполне достаточный зазор.

— Кто ищет, тот всегда найдет… — зло произнес Кирилл слова веселой песенки.

Пододвинув табурет, он взгромоздился на него. С третьей попытки перекинул конец веревки через трубу, закрепил скользящим узлом, которому когда-то научил его брат, пару раз дернул для проверки — держится! — и расправил петлю.

— Ладно, молодожены, — юноша вздохнул, прошелся еще раз ладонью по глазам и облокотился на стену. — Будьте счастливы. Пусть хотя бы в вашей жизни не будет предательства и лжи. Пускай на вашем пути встречается меньше таких камешков, как я. Может, тогда и зла, источаемого вами, поменьше будет…

Он постоял, переминаясь с ноги на ногу, а затем спустился, прикрыл дверь в каморку и вернулся назад. Восстановив равновесие на шатающемся табурете, Зорин, вздохнув, вскинул глаза на качающуюся петлю и накинул ее на шею. Колени у него тряслись, а пальцы дрожали.

«Как непривычно, даже страшно… Господи… — думал юноша, держась за скользкие конопляные волокна. — Хотя какой уж тут „господи“? Я же атеист, в бога не верю! Да и он в меня, наверное, тоже… — Зорин ухмыльнулся избитой шутке и нахмурился. — Смогу ли я? Смогу ли вот так, добровольно, расстаться с жизнью? Будет ли кто-нибудь… Будет ли Ирка тосковать обо мне? Будет ли переживать… не спать ночами, плакать? А брат? Зря я его ударил… И прощения уже не попросишь…»

В висках запульсировало. Синий цвет до странного уменьшал размеры комнатки. Кириллу стало трудно дышать. На минуту даже показалось, что стены надвигаются на него. Того и гляди раздавят, размолотят, сожрут…

— Не-е-ет! — закричал Зорин и схватился за голову. — Это все неправда! Это все кажется!

Стены остановились.

«Может, я схожу с ума?! — глаза Кирилла вдруг широко раскрылись и выпучились. — А может, я давно живу в ненастоящем мире? Что это? Кто я? Чего здесь делаю? Зачем?»

Зорин принялся изо всех сил хлопать себя по щекам.

— Ну всё, всё, всё, надо успокоиться! — приговаривал он. — Взять себя в руки! Тряпка! Меньше слов — больше дела, солдат! ВСЁ-Ё-Ё!!! Пора прекращать этот цирк… Решил, так сделай!

Кирилл зажмурился и отпустил пальцы. Руки повисли, как плети, а тело не отпускала нервная дрожь. На ладонях выступил ледяной пот, и нога передвинулась на самый край табурета.

— Р-Р… РАЗ!.. — тяжело выдохнул самоубийца.

Воздух подсобки внезапно наполнился звуком, как будто скрипели сотни несмазанных петель на медленно отворяющихся дверях.

«Вот, блин! В самый ответственный момент! — пронеслось в голове Кирилла. — Только настроился, и на тебе! Сквозняк, наверное… Может, оно и к лучшему: найдут быстрее. Хотя, какая мне теперь разница?..»

Все так же не открывая глаз, Зорин поправил на горле веревку и нащупал ногой край табурета.

— ДВА!..

Рывок — и насквозь проржавевшая труба, не выдержав веса тела, с гулким хрустом лопнула, развалившись на несколько кусков. Опрокинутый табурет при падении крутнулся и отскочил, не дав Кириллу спрыгнуть и удержаться на ногах. Спина в области копчика отозвалась резкой тупой болью. Потолок закачался, словно маятник. Яркие мерцающие блестки, устилавшие собой все, так и норовили осыпаться прямо в глаза. Нос наполнил мерзкий запах сырого бетона, кончики пальцев неприятно защипало. Сердце будто спятило и теперь гоняло кровь на форсаже. В ушах стоял гул. Виски пульсировали так, что, казалось, вот-вот — и они проломят голову. Внезапно подступившие к горлу рвотные позывы окончательно сбили дыхание, и юноша завалился на бок. Левое ухо и щека потонули в пыльных клубках, которые, словно живая растительность, зашевелились на полу, а ноздри защекотали серые свалявшиеся клочки. Приземление состоялось.