Тимофей Калашников - Изнанка мира

На Таганской-кольцевой творилось что-то невообразимое. Такое количество радостно-пьяных компаний, которые оккупировали почти все местные заведения, Кириллу встречать еще не приходилось. Причем все были вооружены. Нет, боеприпас, конечно, был тщательно конфискован при въезде на станцию, но прочая охотничья снасть осталась при них. Было впечатление, что собрались они с единственной целью: продемонстрировать друг другу великолепные ножи с гравировкой, инкрустацией или резьбой, а также всевозможный огнестрел. Причем, если Зорин (так же, как дозорные или сталкеры) ценил оружие за простоту, надежность и доступность к нему патронов, приехавшие хвастались именно уникальностью своих стволов. А еще тем, что патроны к ним не изготавливались в Бауманском Альянсе, а поставлялись на заказ, с поверхности, и исключительно — малыми партиями. Кирилл даже думать не хотел, сколько же могли эти патроны стоить…

Занимая место в баре, приезжие выкладывали перед собой кто пистолет, кто револьвер, ставили рядом свой дробовик или винтовку либо клали его на колени и пили, любовно обнимая ненаглядный ствол одной рукой, словно это была прелестнейшая в мире женщина. На собутыльников и их оружие бросались ревнивые косые взгляды.

Коренные обитатели бледными тенями шмыгали между колоритных личностей и пытались сбыть кто наркоту, кто девок.

На Зорина, так же как и на егерей и некоторых других представителей сил самообороны, была возложена задача барражирования баров и сохранения порядка. Впрочем, судя по всему, такие сборища для станции были делом привычным.

— В разговоры не вмешиваться, а главное — ни до кого из гостей пальцем не дотрагиваться, даже если они всерьез сцепятся, — инструктировал новичка Вотан.

— А как же их тогда разнимать? — поинтересовался Кирилл.

— Просто пригрози, что зачинщики беспорядков будут лишены доступа на полигон. Они тут же шелковыми станут!

Пьяные охотники уже достаточно разгорячились. Для Кирилла они слились в одно красное, толстомордое, лоснящееся существо с невнятными выкриками и нечеткими жестами. Трудно было представить себе, что все это люди обеспеченные, держащие в кулаке судьбы станций. Насколько можно было понять, тут собрались и ганзейцы, и люди с радиальных веток, и фашисты, и даже кшатрии из Полиса. Но все они, даже самые непримиримые соперники, оставляли идеологические разногласия в перегонах, чтобы на короткое время сообща предаться одной объединяющей их страсти — охоте!

Небольшой, накрытый прожженной в нескольких местах полиэтиленовой скатеркой стол разбился на отдельные островки, каждый со своими обитателями и своими рассказами. Из дальнего угла начало доноситься:

— Летять утки… летять ууутки… иии двааа гуся-а-а…

— Пуля с ртутью ложит вичуху на раз, это, бля, так шестнадцатый калибр работает…

— Нет, сомнительно! Я предпочитаю…

— Да ну?..

— Я всю жизнь стрелял исключительно пулями с дробью. И дробь меня поражала своими способностями, а пуля…

— Кортиков, он ведь не знает траекторию…

— Знаю я!

— Нет, не знаешь! Охотник ведь… настоящий охотник работает на слух и на зрение.

— На реакцию, Филиппушка, только на реакцию!

— Плюс реакция, факт, — соглашался Филипп. — А этот, ёптыть… — граненый стакан с отколовшимся краешком легко качнулся в направлении Кортикова. — Как бы ни тужился, какие бы стволы ни покупал, а попасть толком все равно не может. На охоте слух подводит, а вот зрение… Ну, ты понимаешь? Там может быть ветер… ну, движение воздуха обязательно есть. Допустим, слух подвел, остается видимость… вот тут реакция — и все. Пока поймаешь на планку… пока…

— Совмещаешь мушку ссссс…

— А тут деги, словно змеи, шарятся в обломках… Понимаешь, есть определенный параметр. У дегов на то, чтобы убежать, секунд пять. И если тактически все рассчитать, у тебя на выстрел три, максимум — четыре секунды. Вот подумай сам? Мутант раскрылся и теперь бежит по прямой…

— Он потом скорость набирает…

— Да, набирает скорость. То бишь нужно стрелять более усиленным, чтобы достать. А лучше — раз… два… три… В смысле, про себя считать, и на третьей секунде — бах! Если не успел, не нажал на спуск — дохлый Вася! Утек твой мутантик!

— И прикладом потом дорабатываешь, да?

— Не-не-не! Что я, раненый, полировку портить? Да еще резьба тут какая, видал? Разве кто из современных кустарей так сможет? Это ж Златоустовская школа! Добиваю ножом…

— Не-ет, ты не понял, Ижевский! Чтоб шкуру не портить! Если так ты стрелять станешь, — охотник показал себе между глаз, — дробь веером расходится, потом шкуру латать устанешь. Согласен? Все! Нужно бить сбоку, Ижевский. Морда торчит, заходишь по краю — и все. Понял, смысл в чем?

Ижевский кивнул.

— А то: дегу в глаз, дегу в глаз… Да дега от твоей дроби на куски порвет!

— Вдвоем мажем, блин, эх… Андрюшка один раз успел выстрелить, я — два. Мутанта-то я услышал… он вышел такой, посмотрел на кшатрия нашего…

— Щербецов, ты только не ври, ради бога! Посмотреть он вас вышел… Ага, как же!

Щербецов широко улыбнулся, отчего татуировка на его щеке закивала головами.

— Да не, правда! Я стоял на семьдесят метров, Андрюшка — тоже на семьдесят. Сместились так, чтобы друг друга не зацепить… Мутант посмотрел на него… Андрей, ну скажи!

— Да, на меня, прям в упор, — собутыльник так дико вытаращил глаза, что сомневающиеся умолкли.

— Я уже на колено, он не понимает, что! — фашист в однотонной куртке болотного цвета как бы вскинул ружье. — А я слышу… то есть вижу, что тупит… шилоклюв этот. Бах, бах!

Воображаемое ружье с силой ударилось в плечо.

Кирилл был готов поклясться, что большинство из этих людей слышали про шилоклюва только от сталкеров или вообще от челноков, разносящих сталкерские байки вместе с товаром. Но сейчас все энергично закивали головами и кинулись рассказывать о своих встречах со свирепым мутантом.

— Ты… как тебя, Зигмунд? С шилоклювом, говоришь, танцевал?

— Представь себе! — брызгал слюной уже покрасневший Зигмунд. — Один выпад, и его нет. Не поверишь, вытянулся такой, бл…, посмотрел налево, поднялся… Я даже прицелиться не успел… шилоклюв — херак! Прыгает…

Песня про каждогоднюю миграцию диких перелетных птиц стихла, и теперь из угла раздался дружный пьяный гогот: «Шилоклюв?! Прыгает?! Муа-ха-ха! Не, ты слыхал? Во загибает фашик, во дурку гонит!».

— Я, значит, стреляю, а он уже в конце дороги… Там за две трети до угла дома приземляется, потом еще два прыжка…

Не выдержав откровенно лживой байки, слушатели взорвались громким хмельным смехом, но Зигмунд откашлялся и продолжал:

— И нету его. Машина резкая, до чего резкая…