Тимофей Калашников - Изнанка мира

«Чему радуешься, дурачок? Смерть же свою несешь. Глядишь, без яда на кулачках помахались бы, да разошлись. Сомов — на Красную ветку, ты — на полгода в госпиталь, но все лучше, чем на кладбище. — Анатолий с раздражением отметил, что жалеет молодого идиота. — С чего бы это? Вдруг, и правда, расклеился к старости?.. Глупости! До Альцгеймера еще дожить надо!»

— Анатолий Тимофеевич, за кем это вы шпионите? — Кирилл и не подумал тратить время на приветствия, только ухмыльнулся криво.

— А ты как думаешь? — Лыков не сдержался от ответной подколки. — Пока ты по другим станциям прохлаждаешься, у нас здесь Сомовы обосновались.

Анатолий обругал себя за невольно сорвавшихся с языка «Сомовых» — даже на словах стоило дистанцировать Ирину от Федора. По крайней мере, в глазах Зорина. «Черт побери, точно сдаю! Устал от жизни этой собачьей: ни помыться по-человечески, ни пожрать нормально. Даже бабу ладную не приголубить — какие уж тут женщины для безденежного бродяги?..»

— Анатолий Тимофеич, что с вами? — Кирилл искренне подивился застывшему на несколько секунд собеседнику. Вроде бы раньше подобной задумчивости за стариком не водилось.

— А? Что? — Лыков не сразу вернулся к реальности. — Ничего… ничего… Хотя ты знаешь, Кирюша, вообще-то не такое оно и «ничего». — Анатолий посмотрел на Зорина с непонятной грустью, тяжело вздохнул и негромко продолжил: — В последнее время я постоянно вспоминаю прошлое. Счастливые дни, когда был жив Петя, любимая Сталинская казалась незыблемой, а самым страшным врагом после Ганзы значился по-своему порядочный человек. Твоего отца имею в виду. Он боролся с авторитарным Лыковым, Лыков — с фанатичным Зориным, и все были довольны. Сейчас я вижу, что нам незачем было убивать друг друга: высокая политика, конечно, требует жертв, но не таких. Проигравшему полагалось уйти на почетную пенсию, а победителю — либо сохранить и укрепить свою власть, в моем случае, либо значительно расширить имеющуюся, это уже про Зорина-старшего. И незачем было устраивать дуэли смертоубийственные, хоронить детей и отцов… Кирилл, я не могу простить себе, что допустил ту несчастную дуэль, позволил сыну… — голос Анатолия дрогнул, и он замолчал.

— Хотите отговорить меня от боя?

Лыков пожал плечами:

— Та дуэль стала фатальной. И для победителя, и для побежденного. Я, как ты знаешь, попытался доставить сына на Ганзу, только там его могли спасти, но было поздно… В результате я изгнан и похоронил Петю. Триумфатор Зорин тоже мертв, а его сын Кирилл… Впрочем, кому, как не, тебе быть в курсе, что случилось с его сыном. А плодами войны Лыкова с Зориным воспользовался Сомов. Он один собрал все трофеи: власть, богатство и даже дочкой сверженного диктатора разжился. Не за это мы с твоим батей бились. Не за это. Отговаривать тебя от боя в десятый раз не собираюсь, мою точку зрения ты и так прекрасно знаешь — это будет не бой, а бойня. На этот раз могучий Голиаф растопчет малыша Давида.

— Не понял, вы про кого?

Анатолий лишь в раздражении отмахнулся:

— Неважно. Ты мне никто. Даже меньше, чем никто — наследник злейшего врага и, наверное, сам по себе враг. И я не буду оплакивать твою смерть. Но хоронить тебя я не хочу. Честно. Мне скоро встречаться с твоим отцом, чувствую, что туберкулез не сегодня завтра добьет, так вот… Я бы хотел обломать твоего родителя: передать, что любимого Кирюшку ему ждать еще очень и очень долго.

— Что-то я вас сегодня не узнаю, — младший Зорин недоверчиво улыбнулся.

— Устал я, жутко устал. От того, видать, и подраскис, — Анатолий посмотрел на молодого собеседника. — Пожил бы ты еще годков хотя бы тридцать, фамилию достойную продолжил. Не спеши на тот свет, там, как знающие люди говорят, уже не протолкнуться, и рай, и ад переполнены.

— Спасибо, Анатолий Тимофеевич, — Кирилл задумчиво кивнул, лицо его стало серьезным. — Правда, спасибо.

Слова не помогли. Анатолий передал Зорину коробку, в которой погромыхивали доставленные «варежки», и поплелся на ужин, который, как уж повелось в последнее время, проходил в одном и том же питейном заведении «У Лександрыча».

Здесь их и застал один из телохранителей Сомова. Он недолго выискивал кого-то среди многочисленных посетителей и, заметив Кирилла, немедленно подошел к нему.

— Ты Зорин?

— А тебе зачем?

— Слышь, парень, мозг мне не компостируй, а? — набычился верзила; чувствовалось, что он едва сдерживается от того, чтобы получить интересующие его сведения более привычными средствами. Например, при помощи удара кулаком в нос или ногой — в область почек. — Ты Зорин? Да или нет?

— Ну, я, и чё? — сдался Кирилл.

— Через плечо! Телеграмма, ёпт! — «сомовец» скривил физиономию в презрительной ухмылке. — Получи и распишись… Умник, мля!

Он передал адресату запечатанный конверт без надписей и опознавательных знаков, но уходить не спешил.

— Чё вытаращился? Маляву прочитал, ответ дал, все просто…

— Так ты ответа ждешь… почтальон? — проговорил Кирилл, возвращая ухмылку. Он неторопливо вскрыл конверт, из которого выпал сложенный вчетверо листок серой бумаги. — Что тут у нас?

«Двухсотый метр. Таганско-Курский перегон. Сегодня, 3 часа ночи». Под неровными, прыгающими строчками крупные, но так же криво начертанные инициалы «Ф. С.».

— Вот оно что… — смысл написанного дошел до Зорина не сразу, но когда он наконец разобрался, то мгновенно изменился в лице.

Зорин передал записку напряженно ожидавшему Анатолию. Тот оказался догадливей, и выматерился практически сразу же:

— Шустрый, засранец! Когда только выследить успел…

— Так что передать… Вольфу? — эмоциональная реакция адресата и его спутника не произвела на телохранителя никакого впечатления. Он был явно не в курсе происходящего и не горел желанием во что-либо вникать.

— Вольфу передай, что хочешь, — побледнев, медленно проговорил Зорин. — А Сомову… — намеренно игнорируя «псевдоним», он четко выговорил фамилию врага. — Сомову передай, что мы договорились…

В последний раз Анатолий Лыков видел, как обрабатывает шипы на боевой «варежке» секундант Пети. Осторожность, внимание и знание нескольких важных нюансов, вот и весь секрет мастерства.

Теперь, — о, ирония судьбы! — он обрабатывал перчатки для Сомова. Хотя первоначально собирался заняться амуницией Кирилла, однако упертый юноша заявил, что свои «варежки» подготовит сам, и ни на какие уговоры не поддавался.

— Не нравится мне твой яд, — Лыков, в свою очередь, контролировал работу подмастерья. — Сдается, втюхали тебе разбодяженную смесь. Погляди, в моем флаконе здесь и цвет насыщенней, и сама жидкость гуще.

В ответ Кирилл сперва называл его параноиком, а затем и вовсе перестал реагировать на все внушения относительно обмена скляночками.