Андрей Посняков - Отряд

- Кого-кого?

- Ошкуя. Да врет, конечно, - тут и бурых-то медведей нет, не то что белых… Ну и вот, подошли мы с ним ближе - глянь - а вот он, мертвяк-то! Кафтан богатый, рубаха шелковая - вся в кровище. Расхристан, прости Господи, мертвяк-то, так, что аж кишки видать. Собаки-то их, видать, и рвали… Колька аж сомлел, когда увидал, бежать бросился, да все про ошкуя своего толковал - он, дескать, и растерзал мертвяка этого. Ни за что, говорит, боле на Черторый не пойду. И посейчас еще трясется. Ошкуй, говорит, кругом рыщет - смех один, да и только!

- Ошкуй? - Иван усмехнулся - чего только со страху не привидится. Однако, похоже, парнишка рассказал все, что видал. Или - не все?

- А ты, Антип, кроме собак никого у ручья не заметил? Ну, может, бежал кто или за кустом прятался?

- Не-а, - засмеялся мальчишка. - Не бежал и не прятался. Говорю же - одни псинищи были. Уж Трезор, коли б кого чужого почуял, осерчал бы, излаялся.

- На вот тебе, - Иван протянул парнишке малюсенькую медную монетку - «мортку». - Хорошо б еще с дружком твоим поговорить.

- Не, - Антип замотал головой. - Говорю ж, не станет он разговаривать - боится чужих.

- Неужто и за пуло бояться не перестанет? - Юноша повертел в руках монету, куда большую, нежели «мортка».

Антип неожиданно обиделся - ничего себе, его за какую-то «мортку» разговорили, а Кольку - за «пуло»?! За «пуло» десяток пирогов можно купить! Да не с капустою - с мясом! И за что же Кольке такие деньжищи?

- Не Кольке, обоим вам, - пряча ухмылку, пояснил Иван. - Ну, конечно, если ты дружка своего приведешь, я-то уж не собираюсь за ним бегать.

- Приведу, милостивец! - бросив шапку в снег, воскликнул мальчишка. - Посейчас вот и приведу… Только ты… это… не обманешь?

- Вот те крест! - Иван размашисто перекрестился на маковку ближайшей, угадывавшейся посреди серой мглы церкви.

Пока Антип бегал за своим боязливым дружком, юноша посмотрел по сторонам, заметив в отдалении высокую фигуру Прохора, деловито направляющегося к череде покосившихся изб. Ни Ртищева, ни Митьки видно не было - поехали на Скородом, в усадьбу Куракиных. Наверное, уж выяснят, какого лешего делал на Черторые юный княжеский отпрыск.

- Вот он, милостивец, Колька-то, - вернувшийся Антип подвел к Ивану тщедушного паренька с длинными, выбивающимися из-под войлочной шапки волосами, в нагольном полушубке, в лаптях и онучах. Худым, вытянутым книзу лицом с карими большими глазами парнишка сильно напоминал какого-нибудь святого, изображенного в древней византийской традиции.

- Ага, - Иван весело потер руки. - Ну что, поговорим?

Колька вдруг бросился было бежать, да и убег бы, коли б не вцепившийся в его полушубок Антип:

- Куды, пес худой? «Пуло», думаешь, просто заработать? А ну, говори, про что спрашивать будут… - Паренек обернулся к Ивану. - Ты спрашивай, господине, он все скажет. А не скажет… так я ему так дам! Юшка с носу брызнет, не хуже как с того мертвяка! - Антип цинично усмехнулся и на всякий случай дал приятелю хорошего тумака.

Колька вздохнул и, вытерев кулаком набежавшую слезу, мотнул головой:

- Чего говорить-то?

- То, что ты дружку своему, Антипу, рассказывал, - улыбнулся Иван.

А Антип несильно хрястнул приятеля кулаком по спине:

- Да про ошкуя своего толкуй, чудо!

- А ты не дерись больше! - обиделся тот. - Не то вообще ничего говорить не буду, понял? Ишь, размахался!

- Ах, ты та-ак! - разозлившись, Антип ухватил парня за грудки. - Ну, держись, Кольша!

Мутузя друг дружку, оба повалились в снег, и Ивану стоило немалых трудов разнять наконец драчунов.

- Вижу, совсем вы не хотите ничего заработать. Что ж, ваше дело.

- Да как же не хотим-то, господине?! Это все он, у-у-у, гад патлатый.

- Сам ты гад ядовитейший!

- Кто-кто?

- А ну, цыц!

Иван схватил обоих парней за загривки и хорошенько встряхнул, после чего велел Антипу отойти в сторону, а Кольке положил медяху прямо в ладонь:

- Говори!

- Неужто про ошкуя слушать будешь, господине? - удивился тот.

- Да мне хоть про кого… Ты рассказывай, как дело было.

- В обчем, про ошкуя тогда, - размазав рукавом по лицу кровавые сопли (видать, достал-таки Антип), Колька довольно толково и с большими подробностями поведал о том, что имел возможность наблюдать не далее как вчерашним вечером, здесь же, на Черторые. - Возвращался я, значится, из корчмы - мы там с робятами сено с возов в овин сгружали - они-то потом все по Остоженке пошли, а я - через ручей, мне тако ближе. Иду - звезды на небе так и блещут, так и блещут, истинно чудо Господне, не холодно на улице, хорошо, морозец такой небольшой… В обчем, иду. Вдруг слышу - вроде бы как кричит кто-то на ручью, за кустами. Я еще подумал: и кому там кричать? Место глухое, там почти никто и не ходит - ямы да буераки, - потому и лихих людишек нет, грабить некого. Вот и думаю: и кто это там кричит так страшно? Может, муж какой неверную свою жонку батогом учит? Как-то был такой случай… Оно, конечно, страшно, но и любопытно стало посмотреть. Ну вот, стою на тропинке, раздумываю - смотреть али нет… И вдруг из кустов-то, ну, там, где крики, ка-ак выскочит, ка-ак побежит… да прямо на меня! Я скорей с тропы - да в снег, тем и упасся. А он - здоровенный такой - пробежал лапами, проскрипел когтями - да и сгинул себе в темноте. А я пождал немножко - да деру! Дома насилу уснул. Ну, а утром вот, как с Антипкой на корчму пошли, тут мертвяка-то и увидали. Я-то уж сразу сообразил, кто его растерзал, а Антип не верит, смеется. Вот, ей-богу, не вру - ошкуй! Огроменный такой, уши торчком, морда оскалена и шерсть - белая-белая.

- Как же ты все разглядел в темноте?

- Дак луна, видно… Я-то в овражек скатился, не то бы тож сгинул. Господи, спаси и помилуй! - сняв шапку, парнишка троекратно перекрестился.

Глядя на его побледневшее лицо, на задергавшееся вдруг веко, Иван все же вынужден был признать, что Колька что-то такое видел. Видел, конечно… Но - ошкуй?! Северный белый медведь - в Москве? Что-то не верится… Хотя… Почему бы и нет? Ведь многие столичные богатеи держат в своих хоромах медведей, обычно, правда, бурых - с Ивана Васильевича, Грозного царя, поветрие такое пошло. Бывали и раньше случаи - вырывались голодные звери на волю, срывались с цепи…

- И что, большой ошкуй-то?

- Говорю ж, агроменный!

- А оборванной цепи ты на нем, по случайности, не заметил?

- Цепи? - Мальчишка наморщил лоб и покачал головой. - Нет, господине, врать не буду - оно, конечно, может быть, цепь и была, да только я ее не видел. О! Однорядка на ошкуе была, да! Или ферязь… Черная такая, бархатная.

Иван закашлялся: вот еще только не хватало - медведь, да еще в однорядке!

- Так однорядка или ферязь?

- Да не разглядел точно, больно уж страшно было - и зубы так стучали, думал: а ну, как услышит медведь-то?! Растерзал бы, уж точно, - Колька махнул рукой и зябко поежился.