Уильям Форстен - Вечный союз

Пуля свистнула в дюйме от ирландца, и бегущий рядом с ним человек упал. Размахивая саблей, О'Дональд мчался через вокзальную площадь к подъемному мосту.

С бастионов справа и слева от него градом сыпались пули, и все больше и больше атакующих оставалось лежать на земле.

В ночном небе вспыхнула красная ракета.

– Сигнал! – воскликнул Калин. – Их заметили!

– Стой здесь, позади колонны, – срывающимся голосом приказал Ганс.

Сам генерал впереди своего войска бегом устремился вперед, спотыкаясь в темноте и тихо бранясь из-за того, что шпалы были уложены через неравные промежутки и ему не удавалось спокойно перепрыгивать с одной на другую. И все же он на полной скорости летел вперед, и за ним едва поспевал полковой знаменосец.

Защитники крепости встретили их залпом. Рявкнула пушка, и солдат за спиною Ганса скосило картечью. – Не останавливайтесь!

Под их ногами затрещало дерево. Они вбежали на мост через ров, и Ганс заметил, что вокруг стало светлее. Проклятье, тучи расходятся! Бывший сержант замысловато выругался. Но что это? Мост был поднят, и железная дорога обрывалась на середине рва. Солдаты начали напирать на него сзади. Гансу не осталось ничего другого, и он спрыгнул вниз, приземлившись между двумя заостренными кольями.

Повсюду раздавались крики боли. В тусклом свете звезд он увидел, как рядом с ним, истошно вопя, дергается на колу суздалец, которому повезло меньше, чем ему. – Вперед! – воскликнул Ганс. – На стену! Новый залп смел с моста еще одну группу суздальцев. Ганс начал карабкаться вверх по стенке рва. Где-то бесконечно высоко над ним виднелся бастион. Он видел, что ружья солдат, защищавших укрепления, направлены вертикально вниз.

Бастион озарился чередой вспышек. Атакующие безуспешно пытались вползти наверх и, пораженные пулями, падали на дно рва. Мимо Ганса пронесся знаменосец. Истошно вопя, он добрался до середины склона и воткнул в землю русский флаг.

Ганс окинул взглядом колонну на мосту. Картечь пробивала в их рядах ужасающие бреши. Все больше людей, добегая до края моста, прыгали в ров. Другие скатывались вниз по дальней стене рва. Со стен бастиона в небо вырвалось множество ракет, осветивших все вокруг. Колонна суздальцев тянулась на сотни ярдов, и задние поторапливали тех, кто оказался впереди.

– Это конец! – завизжал кто-то рядом с ним. Ганс лихорадочно размышлял, что делать. Застать врага врасплох не удалось. Войско напоминало стрелу, направленную в одну точку. Но путь вперед был закрыт. Вместо боя они попали в бойню.

Горестно вздохнув, он заскользил вниз по склону, не обращая внимания на пролетающие мимо него пули. Город был потерян навсегда. Нет никакого смысла терять остатки армии, пытаясь взять неприступные укрепления, которые он сам возводил.

– Горнист, ко мне!

Ганс хотел как можно быстрее прекратить это безумие и дать сигнал к отступлению, пока их всех тут не убили.

– Горнист!

– Вон он! – крикнул ему какой-то солдат, показывая на опору моста.

Там, раскинув руки, лежал лицом в грязи полковой горнист.

– Выбирайтесь отсюда! – заревел Ганс. – Отступаем! Суздальцы пришли в себя; паника прекратилась, и они начали отходить к дальней от крепости стенке рва. Однако и там выбраться наверх было сложно: карфагенские пули сбрасывали большинство из них обратно в болотную жижу.

Вдруг у Ганса над головой раздался грохот. Удивленно посмотрев вверх, он увидел, что подъемный мост опускается.

Через несколько секунд обе половины моста соединились в одно целое – дорога в город была открыта!

– В атаку!

Людской поток хлынул вперед, подобно реке, прорвавшей дамбу. В небо полетели воинственные крики. Не всем удавалось удержаться на узком мосту, и люди продолжали срываться вниз. Ганс наконец вылез из рва и влился в общий поток. Он миновал земляной вал, с вершины которого карфагеняне все еще поливали их огнем, и вдруг он оказался внутри.

– Двадцать второй Суздальский, к следующим воротам! – прокричал он команду.

Тренированные солдаты бежали вперед, не обращая внимания на потери. В проеме ворот показался штандарт Первого Кевского полка, кевляне мигом рассыпались по обе стороны от ворот, расширяя проход в земляном валу. – Вперед! – ревел Ганс, указывая своим карабином на Суздаль.

– Извини, что задержались.

Оглянувшись, генерал заметил опершегося на стену бастиона О'Дональда, на лице которого блуждала какая-то болезненная улыбка.

Ганс подошел к нему и втянул носом воздух:

– Ну и воняет же от тебя!

О'Дональд вяло кивнул:

– Мерки уже в городе. Я оставил часть ребят у казарм, чтобы они охраняли дорогу к Главной площади.

– Тогда пошли, – нетерпеливо бросил Ганс.

– Погоди, чертов голландец, – тихо ответил О'Дональд.

Ганс подошел к нему ближе:

– Что случилось? Его голос дрожал.

Артиллерист медленно отнял руку от своего живота:

– Похоже, я тут словил одну.

– Нет, нет!

Бывший сержант едва успел подхватить ирландца, мешком осевшего на землю.

Лицо О'Дональда исказилось от боли.

– Такое ощущение, что я облил себя горячим супом, – просипел он. – Почти всех парней положили на подступах к воротам… надо было атаковать, опустить мост…

– Сиди спокойно, Пэт. Не говори ничего.

Ганс разорвал на раненом рубашку и увидел отвратительную дыру в области желудка.

– Все не так уж плохо, – прошептал он, словно надеясь, что его слова смогут что-то изменить.

– Я слишком старый солдат, чтобы купиться на твое вранье, – проворчал О'Дональд. – Пуля в живот, и тебе каюк. Сделай одолжение, Ганс.

– Все, что ты захочешь.

– Пристрели меня.

– Черта с два!

– Чтоб ты сдох, – простонал Пэт. – Ты же знаешь, что будет дальше. Прощай, Ганс. Давай стреляй!

Шудер стоял на коленях рядом с ним, и слова не шли у него с языка. Смерть от такой раны наступает через четыре-пять дней. Появится опухоль, внутренности начнут гнить, источая предвещающую смерть вонь. Потом наступит горячка, жуткие боли, вопли. Перед самым концом его лицо будет выглядеть как череп.

Ганс бросил взгляд на свой карабин, лежавший на земле. Так все можно закончить за несколько секунд. Старый солдат снова посмотрел на Пэта. Его губы шевелились, бормоча молитву.

– Ave Maria, gratia plena…

Славься, Мария, полная добра… (лат.)

Впервые после того, как Ганс увидел Эндрю, раненного под Геттисбергом, по его лицу побежали слезы.

Вскочив на ноги, он поднял с земли свой карабин. Вокруг него стояли выжившие в последней мясорубке штабные офицеры, ожидая его команды. Шум боя был уже в пятидесяти ярдах от них.

– Четыре человека, носилки, и отнесите его в лазарет, – приказал Ганс.

– Чертов Шудер! – взревел О'Дональд. – Ты же знаешь, что я покойник, так добей меня!