Дмитрий Самохин - Война на пороге твоем

— Ты выбрал свой путь, когда согласился быть Диктатором. Диктаторские полномочия — это ведь в первую очередь ответственность! Вот и держи марку. Ты не можешь воскресить сейчас джантшун, поскольку человечеству и джантшун нет места в одном мире. Но это решаемая проблема! Вселенная безгранична и безначальна. Найдется место и для ушедшей цивилизации.

— Наверное, ты права, Рената, — легко согласился я.

Отсрочка — тоже выход в сумасшедшем лабиринте реальности.

Мир был огромен. Куда больше, чем известные мне. Раз в двенадцать он превосходил созвездие, в котором обреталась древняя планета Амбер, давшая приют цивилизации Вечных странников Джантшун и не отказавшая в гостеприимстве человечеству… В двадцать четыре раза мир этот превышал колыбель гуманоидного разума — Землю, до которой раса Предтеч в своих скитаниях не дотянулась… В сорок восемь раз больше звездной системы Ушедших Из Мира, чьи границы оставались недоступными для колонизаторов Джантшун и тероморфов Земли… В пятьдесят — больше замкнутой системы Вершины, долгое время остававшейся терра инкогнита как для людей, так и для Первопришедших…

Это созвездие разные народы называли по-разному. Блуопсы величали его «блу-тры-мах», что в дословном переводе означало «дыра, дарящая сумрак».

Жамуаши говорили «сыра мухадтли ранчья» — «сырое холодное место, где плодятся пауки и дохнет живое». В мире Жамуаши не водились пауки в привычном для землян понимании этого слова. В светлом, наполненном излучениями трех светил пространстве, где уровень радиации намного превышал критические для выживания человека пределы, раз в три года наступал абсолютный сумрак, во время которого на поверхность планеты выползали существа, ютившиеся под землей. Они именовались «пауками», плевались липким веществом, пропитанным ядом, и были чрезвычайно голодны. В эти дни жамуаши не покидали пределов своих городов, а подкрадывавшихся близко к городскому периметру пауков уничтожали, не подпуская к стенам, которые в течение нескольких минут могли быть растворены разлагающей слюной.

Сумахал называли эту систему «крахт», что в переводе примерно означало «оставленная существовать». Высокомерные, признающие величие лишь собственной расы сумахал лелеяли навязчивую идею о том, что все народы Галактики не достойны даже взгляда их фасеточных глаз. Они считали, что все другие расы обязаны им подчиняться, несколько раз развязывали войны, пытаясь поглотить то одну, то другую расу… Досталось и землянам: три пограничных конфликта, два из которых переросли в трехлетние локальные войны, закончившиеся абсолютной ничьей… Единственной расой в Галактике, которой опасались сумахал, были драги.

Йо-ми-уси-джи-узар называли эту систему «чхи-тру-пси-махаи» — «мертвое, гиблое место, навевающие кошмарные сны». Сей народ создал даже поэтическое произведение, по жанру относящееся к сказанию, о походе корабля йо-ми-уси-джи-узар к созвездию «чхи-тру-пси-махаи». Оно было наполнено горестным плачем, исполнялось обычно женскими особями и сопровождалось ритуальным самоубийством солиста при последних аккордах. Самоубийство подчеркивало почтение к памяти погибших: из сорока особей, которые отправились к далекому созвездию Драгов, вернулись лишь три. По их рассказам и сложили сказание.

Люди называли это созвездие просто — Логово. Экспедиции землян бывали поблизости несколько раз, но этот сектор обходили стороной. Лишь однажды была совершена санкционированная высадка. Развед-десант капитана Галактионова спустился на планету. Все восемь человек десанта вернулись на корабль через двенадцать часов пребывания в туманной хляби болот драгов. Четверо сошли с ума… Двое покончили с собой… Помощник капитана Радионов, возглавлявший десант, успел надиктовать воспоминания о посещении планеты и через несколько часов умер. Как показало аналитическое просвечивание — от стремительного разложения внутренних органов: за считаные часы Радионов сгнил заживо… Последний десантник изъявил желание вернуться в Логово. Как ни останавливали его друзья, он угнал посадочную капсулу и спустился на поверхность планеты. Больше его никто не видел…

Была еще одна экспедиция, о которой в документах никогда не упоминалось. Официальная хроника умалчивала о корабле-разведчике тероморфов капитана Ключицкого, который за три десятилетия до моего воскрешения на Мавзолее совершил исследовательскую посадку на планету Драгов. О той экспедиции сведений практически не осталось.

Мне в руки попался документ — докладная записка помощника капитана Лисовского, — где рассказывалось о первых данных по экосистеме планеты. Записка изобиловала специальными терминами и была трудночитаема. В некоторых местах шрифт расплывался, куски текста терялись, отчего общий смысл улавливался с трудом. То, что мне удалось расшифровать, насторожило. Лисовский утверждал, что во время экспедиции не было найдено ни одного живого существа — ни гуманоида, ни негуманоида. Планета была пустынна и сплошь покрыта болотистым киселем неустановленного происхождения и невыясненных свойств. Пробы взяли, но о результатах исследования — ни словечка.

Больше ни в одном документе о команде тероморфов капитана Ключицкого не упоминалось, что дало обильную пищу для легенд, из уст в уста передававшихся в кабачках и тавернах космодромов разных планет и разных созвездий…

Логово было затянуто тучами, через которые не проникали лучи центральных сдвоенных гигантов: два светила словно слились в экстазе на заре времен намертво.

У Логова спутников не имелось. Когда на планете наступала ночь, лишь редкие лучи звезд успевали проскользнуть в прореху между тучами, расступавшимися на несколько секунд. На планете господствовала абсолютная тьма — всепоглощающая и всепроникающая.

День на планете длился восемнадцать космических часов, что равнялось двадцати двум земным. Ночь правила бал восемьдесят четыре часа и двадцать три минуты космического времени (или три с половиной земных дня)… Эти данные мы получили благодаря тому, что «Арго», зависнув на орбите планеты, совершил четыре витка вокруг нее. Компьютеры корабля получили всю необходимую для анализа информацию.

Когда сбор данных завершился, мы собрались в кают-компании на совет. Я вкратце изложил все, чем располагал по Логову. Крысобой и Музыкантская внимательно выслушали, ни разу не перебив. Затем Марк доложил данные, поступившие с бортового анализатора. Информация впечатляла, но не вдохновляла.

— Перспектива, надо сказать, безрадостная! — оценил Марк. — Сойти с ума, покончить с собой или заживо сгнить мне как-то не улыбается. Не знаю, Русс… Возможно, ты и прав в своем стремлении, но посадка — не для меня.