Грэм Макнилл - Эпоха тьмы

Болтерный пистолет Гасдрубала выпал из его керамитовых пальцев. Когда Толедо и сержант Ингольдт взяли пленника под стражу, Никодим убрал гладиус в ножны и заковылял по мостику в обратную сторону. Лорд-командующий Габрун все еще яростно протестовал. Полубог успокоил офицера, лишь приложив палец к его губам.

Никодим присоединился к Дантиоху на палубе, возле Почтенного Вастополя. Кузнец Войны велел Таррашу принять командование на мостике. Ингольдту и Толедо поручили стеречь изменника Гасдрубала и подготовить его к допросу. Капеллана Жнева и брата Баубистру приставили к Варсангу Габруну — проследить, чтобы оставшиеся у лорда командующего войска и экипаж «Бентоса» приняли сравнительно бескровную смену власти и новые приказания.

— Я могу чем-нибудь помочь, Кузнец Войны? — спросил Ультрамарин, стоя над двумя воинами, оставшимися в живых после мира-крепости Голгиса.

Дантиох даже не взглянул на тетрарха. Его глаза, не отрываясь, смотрели на лежавшего без шлема Вастополя: старец в доспехах неподвижно застыл на полу, прислоненный к стене. К тусклой коже черепа прилипли редкие седые волосики, лицо испещрили преждевременные морщины. Молочно-белые глаза подергивались и блуждали.

— Наш благородный брат уходит, — произнес Дантиох. Его голос звучал глухо, и в нем слышались горечь одиночества и скорбь утраты. Почтенный Вастополь не только пережил ужасное нашествие хрудов на Голгис. Он противился холодному зову смерти и, несмотря на старческую немощь, нашел способ стать полезным своим братьям. Раньше времени вырванный из своей металлической гробницы, Вастополь все еще цеплялся за жизнь. До этого мгновения.

— Он был нашим хроникером, — сказал Дантиох, — и хранил память о славных победах. Однажды на Голгисе он сказал мне, что истории из прошлого дают нам силы выдержать настоящее, подобно тому как укрепление или крепость возводятся на твердыне древней скалы. Я не обладаю его даром — то, что он выразил бы словами, делаю в железе и камне. Однако я живу, чтобы рассказать правду о последней победе Железных Воинов, триумфе Четвертого легиона, верного Императору. Он хотел бы, чтобы история продолжалась. Но, увы, — угрюмо закончил Дантиох, — она, как и история нашего легиона, подошла к концу.

— Кузнец Войны, — медленно начал Никодим, — необязательно должно быть так. Я заверил вас, что у Жиллимана есть план. Вы справились со своей частью, Железный Воин. Лорд по-прежнему нуждается в вашем мастерстве. Империум слаб, Дантиох. Глаз Железного Воина смог бы заметить слабость, а его верная рука — вернуть силу.

— Чего еще вы хотите от меня? — спросил Кузнец Войны.

— Встать плечом к плечу с моим лордом Жиллиманом и помочь ему укрепить Императорский Дворец.

— Укрепить Дворец… — повторил Дантиох.

— Да, Железный Воин.

— Пертурабо заставит нас дорого заплатить за такие штучки.

— Возможно, — торжественно произнес Никодим. — Но я полагаю, что гениальность вашей сегодняшней победы лежит в осознании того, что Шаденхольд при всем его великолепии непременно падет. Лорд Жиллиман разделяет ваши взгляды. От подобных случайностей может зависеть будущее человечества. — Ультрамарин смолк, давая возможность остальным оценить грандиозность идеи.

Дантиох не ответил. Он смотрел, как последние искры жизни покидают тело его друга и боевого брата. Покрытые коростой веки затрепетали, глаза закатились и медленно закрылись, тихий шелест затухающего дыхания покинул уста воина-поэта.

Прежде чем окончательно покинуть мир, Почтенный Вастополь услышал слова Дантиоха, обращенные к Ультрамарину:

— Ты говоришь об искусстве разрушения. В этом потомки Пертурабо не имеют себе равных: мы неудержимы в бою и непревзойденны в осадном искусстве. Покажи мне дворец, и я скажу тебе, как Железный Воин сможет им овладеть. А затем поведаю, как ты сможешь меня остановить. Не знаю, долго ли мне придется служить Империуму, но обещаю тебе одно: сколько бы железа ни осталось в этой старой броне, оно твое!

Железо внутри. Железо снаружи. Железо повсюду. Империи возвышаются и гибнут. Я сражался с древнейшими обитателями Галактики, и мои братья из Легионес Астартес будут сражаться тоже, их ждут новые опасности и угрозы, о которых мы пока не подозреваем. Мы — железный Империум, и железо вечно. Когда наша плоть будет забыта, став жертвой врага — того, что снаружи или внутри нас, — железо продолжит жить. Разрушатся людские муравейники, истлеют мощные флотилии. И еще долго после того, как наши отполированные кости обратятся в прах под дуновением легкого ветерка, оружие и доспехи будут жить. То, что осталось от воинственной расы, — железо лоялистов и железо предателей. Они поведают нашу историю, чтобы предостеречь тех, кто придет следом. Железу нет дела до Веры и Ереси. Железо вечно.

Наши доспехи, мечи и болтеры будут гнить в песках какого-нибудь далекого мира, потускнеют и покроются ржавчиной. Их блеск померкнет. Серое станет коричневым, коричневое — красным. Среди медленно тлеющих обломков нашей империи железо возвратится к своему исходному состоянию. Возможно, для того, чтобы быть использованным снова — какой-то другой глупой расой. И хотя слабость плоти подвела меня, как подведет в конечном счете и моих собратьев, наше железо будет жить. Ибо железо вечно.

Железо рождает силу. Сила рождает волю. Воля рождает веру. Вера рождает честь. Честь рождает железо. Такова Нерушимая Литания. И да будет так во веки веков!

Зверь в его снах никогда не умирает.

Он видит, как существо крадется среди деревьев, распластав гибкое тело по земле; его движения отвратительно плавные, будто в нем вовсе нет костей. Уши прижаты к голове. Когтистые лапы бесшумно ступают по глубокому снегу. Существо ведет охоту — напряженную, но бесстрастную. В его пустых кошачьих глазах мерцает равнодушный голод.

Мальчик стреляет и промахивается.

Треск выстрела разрывает холодный воздух, и зверь, легкий как призрак, извивается на снегу и рычит на врага. Подрагивающие черные иглы поднимаются из плотного белого меха на спине и шее — инстинктивная защитная реакция. Зверь угрожающе бьет хвостом, сворачивая и распрямляя его в такт ударам сердца мальчика.