Грэм Макнилл - Эпоха тьмы

Курц вновь извернулся, на этот раз с такой силой, что Ангел не удержал тяжелую цепь. Падение Корсвейна завершилось мощным ударом о каменную колонну — от прочнейшего камня откололся кусок. Его просто стряхнули, словно докучливое насекомое. Даже придушенный, избитый, истекающий кровью, израненный и изрезанный, Курц отбросил его без особых усилий.

Боль. Кровь Императора. Какая боль! И все же он кое-как поднялся на ноги и потянулся к мечу, валявшемуся в грязи. Если бы он смог…

Его накрыла тень. Что-то — судя по силе, горная лавина — вновь подбросило его в воздух. Земля вращалась, и она стала небом, потом небо и земля смешались. Корсвейн почувствовал, что с грохотом катится по каменистому склону и наконец останавливается, врезавшись в каменную стену. На мгновение единственным, что он мог видеть и чувствовать, были пыль и кровь.

Ощущение дурацкой неуязвимости проходит слишком быстро, оставляя его на милость ран. Голова превратилась в гудящий от тупой боли шар, застряв в шлеме, спасшем череп от того, чтобы разлететься вдребезги. Сила в его теле сменилась болью; вся левая сторона была разбита, буквально раздроблена на кусочки. Попытка встать заставила кричать от боли. Лишь одна нога и одна рука повиновались ему. Одна разбитая глазная линза еще давала искаженную, рассинхронизированную картину строительной площадки. Другая не показывала ничего. Он ослеп на один глаз и ощущал в разбитой глазнице что-то теплое, мокрое и бесполезное. Когда он закричал во второй раз, изо рта вылетели три зуба и со стуком ударились о его шлем.

Остатками зрения он видел, как его сеньор встает. Лев — истекающая кровью статуя — наступал на Курца с мечом в руке. Тот в ответ выпустил когти. Несколько когтей клинков сломались, и их обломки валялись на земле. Примархи опять сошлись, и от сверкающей стали посыпались искры.

Мышцы Корсвейна обожгло болью от внезапного вброса в кровь химических стимуляторов: внутренние системы его доспеха старались сохранить жизнь. Он сомневался, что их хватит надолго. Что-то плотное и тяжелое давило ему на грудь изнутри, и казалось, что он всякий раз выдыхает огонь. Что-то внутри него, несомненно, лопнуло. Едкая слюна текла у него изо рта, скапливаясь лужицей на загерметизированном вороте доспеха. Если в ближайшее время он не снимет шлем или по крайней мере не разгерметизирует дыхательную решетку, просто захлебнется собственной кровью и слюной.

Чья-то фигура заслонила от него примархов. Фигура с копьем в руках.

— Немного же от тебя осталось, — хрипло рассмеялся Севатар по вокс-связи.

— Луны плачут, — выдохнул Корсвейн и рухнул на колени. Меркнущий взгляд его единственного глаза был обращен к небу, где луны исходили огненными слезами.

Первая десантная капсула ударилась о засыпанный гравием склон, и пепельно-серые камни брызнули от удара во все стороны. Термозащита на ее черном корпусе еще светилась, раскалившись во время спуска в атмосфере; воющие турбины с шипением исходили паром. Запорные крепления отщелкнулись с хлопками, похожими на выстрелы, и борта капсулы раскрылись во всей своей грубоватой красоте, будто лепестки механического цветка. Темные Ангелы выскакивали с болтерами наготове и сразу начинали стрелять.

Вторая капсула приземлилась аккуратнее, за ней третья и четвертая. Все три угодили точно в кратер, выпуская рыцарей на строительную площадку.

Как быстро все меняется. Теперь на окровавленном лице Корсвейна, скрытом под шлемом, растянулась широкая ухмылка. Тени — Севатар и Шенг — исчезли так же внезапно, как появились.

С небес, словно град, со стуком сыпались все новые десантные капсулы. Одни были черными согласно цвету их легиона, другие — в результате прохождения через атмосферу. Оба оставшихся на орбите флота отправили воинов на поверхность, хотя сами наверняка сражались в космосе. Корсвейн не мог практически ничего разглядеть. Он слышал, как сошлись легионы под визг цепных клинков по керамиту, и назойливый треск болтеров, но видел ничтожно мало. Единственной послушной рукой он стащил с себя шлем, морщась от прохладного ночного воздуха, коснувшегося его разбитого лица.

Лев тоже был сильно изранен. Его окружили воины в черных одеждах. По его затылку текла кровь, словно жидким плащом укрывая плечи. Корсвейн не представлял, как примарх еще жив — у него разбит почти весь череп.

Курц рассмеялся — по крайней мере попытался, — когда собственные воины оттаскивали его назад, как Ангелы оттащили Льва. Два примарха, пошатываясь, оторвались друг от друга, осыпая друг друга проклятиями через головы собственных детей, оба едва передвигали ослабевшие ноги и были ужасно изранены, наполняя воздух резким запахом своей генетически божественной крови.

Огромный меч выпал из руки Повелителя Ангелов и воткнулся в землю. Курц не мог шевельнуть когтем.

Корсвейн попытался подойти к своему примарху, но почувствовал, что снова соскальзывает на землю. Сильные руки протянулись к нему и подхватили, вынуждая сделать то, чего не позволили бы ему его мускулы. Он повернул голову, вглядываясь здоровым глазом.

— Алайош, — выговорил он.

— Капитан мертв, ваша милость. Это я, сержант Траган.

— Здесь Севатар. Присмотри за ним. Он здесь, клянусь! Он убил Алайоша. Я видел, как это было.

— Да, ваша милость. Пойдемте… вот сюда. «Громовые ястребы» уже летят. — И закричал по воксу, обращаясь ко всем, кто был еще жив: — Первый легион, отступаем!

Корсвейн обмяк в руках брата, смутно размышляя, не умирает ли он. Было похоже на то, хотя, поскольку он еще никогда не умирал, мог только догадываться.

— Не умираете, ваша милость, — рассмеялся сержант Траган. Корсвейн не сознавал, что бормочет вслух.

Последним, что он увидел, были примархи: оба стояли чуть ли не на коленях и в окружении растущих фаланг своих воинов. Курц тянулся когтями ко Льву, рыча и ругаясь; слишком ослабевший, чтобы сопротивляться своим легионерам, волокущим его прочь с поля боя. Лев вел себя точно так же, словно отражение в кривом зеркале, что выглядело еще ужаснее из-за его красоты. Кровоточащие ангельские губы изрыгали проклятия, пока собственные сыновья утаскивали его прочь.

За шумом боя Корсвейн услышал крик Севатара:

— Смерть Ложному Императору! Смерть его Ангелам-в-Черном! — И по коже у него побежали мурашки от этих слов. Какая убежденность. Какая ненависть.

— Трамасский крестовый поход, — вздохнул Корсвейн. — Они правы, правы все. Эта война только начинается.

— Ваша милость?

— Мой меч. — Корсвейн протянул руку, словно пытаясь коснуться сидящих напротив воинов.

— Где он, ваша милость?

— Его нет. — Корсвейн закрыл единственный глаз. — Я оставил его в хребте у примарха.