Юрий Бурносов - Новая Сибирь

Антон в который раз спел свой марш про истошный вопль идиота и подумал, что пора бы устроить привал, когда впереди сквозь ветви мелькнуло что-то оранжевое. Он тут же остановился и упал на колено, щелкнув предохранителем. Даже порадовался сам себе — красиво среагировал! Осторожно начал красться, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на ветку и не выдать себя. Звуки вокруг были все те же: птицы, потрескивание деревьев, шум ветра в вершинах — никакого признака человека. Однако Антон не торопился.

Оранжевое пятно по мере приближения оказалось нейлоновой палаткой, небольшой, на два человека. Ее купол был установлен под сосенкой, рядом — кострище, с виду очень старое, прошлогоднее. В воздухе плавал сладковатый запах тления, и Антон, уже зная, что увидит, подошел к палатке и слегка приоткрыл полог. Глянул внутрь и отшатнулся — и от зловония, и от зрелища.

В палатке, крепко обнявшись, лежали четыре полуразложившихся трупа. Мужчина, женщина и двое девочек — одна подросток, вторая совсем маленькая. Там же валялись какие-то вещи, дорожная сумка, но Антон не собирался их осматривать. Он отошел в сторону и прислонился к стволу березы.

Судя по всему, семья.

Наверное, как и они, бежали из города.

И умерли здесь, от голода или холода, в часе ходьбы от их домика, где есть огонь, пища…

Как нелепо, как же все это нелепо! Антон сжал зубы до хруста, изо всех сил врезал по дереву кулаком и запрыгал вокруг, взвыв от боли и тряся ушибленной рукой. Потом решительно повернулся и, треща кустарником, вернулся на линию своего маршрута.

Заночевал он в милом месте — на небольшом пятачке между четырех сосен, усыпанном хвоей. Быстро построил около одной сосны шалашик из пары шестов и сосновых лап, разжег небольшой костерок у входа — чудесный запас спичек Кирилы Кирилыча, Антон взял с собой два коробка, — забрался внутрь и принялся грызть полоску вяленой лосятины. Мясо было вкусным, раньше такое прокатывало как деликатес и продавалось в пакетиках по пятьдесят, что ли, граммов как закуска к пиву. Сейчас такого деликатеса у Антона в рюкзаке лежало примерно полкило.

Когда он расправился с четвертой по счету полоской и запил ужин водой из пластиковой бутылки, вокруг окончательно стемнело. Костерок уютно потрескивал, согревая протянутые ноги Антона. Наверное, он привлекал внимание, но люди поблизости вряд ли бродили, а животных огонь, напротив, отпугивал. Натянув на голову капюшон, Антон положил на колени «Сайгу» и закрыл глаза.

Конечно же, он не в первый раз ночевал в лесу. Походы, пикники, байдарки, поездки на Алтай. Но там всегда была компания — с ящиками пива, коньяком, шашлыками, плясками у костра и песнями под гитару, с пьяным путаным сексом в палатках, когда не понять, где чья нога и рука, не говоря уж об остальном. Сейчас Антон был один, и в голову полезли слышанные в тех же походах таежные страшилки. А потом он сдуру начитался бушковской «Сибирской жути» — про деревни медведей-оборотней, про лесных волосатых людей, заманивающих грибников в чащу, про заброшенные сталинские лагеря, по которым бродят жертвы еще довоенных чудовищных экспериментов…

Где-то неподалеку треснула ветка, и Антон быстро открыл глаза, сняв «Сайгу» с предохранителя.

И снова тишина.

Та самая лесная тишина, которая на самом деле наполнена миллионами разнообразных звуков. И это весной, когда еще не все ожили, вылезли на поверхность и занялись своими делами. Практически нет еще насекомых, всяких там жаб и лягушек, зато бродят по лесу лесные волосатые люди…

Тьфу ты!

Антон вполголоса обругал сам себя и принялся считать белых тигров.

Один белый тигр, два белых тигра, три белых тигра… На каком-то из тигров он мирно и глубоко заснул, даже не заметив, что костерок пыхнул среди угольков последними сполохами и погас.

Разбудил Антона дождик. Он шелестел по хвое шалаша, не протекая внутрь — значит, шалаш установлен грамотно, как учил старый лесник. Антон втянул внутрь слегка подмокшие ноги и прикинул, который сейчас час. Судя по свету с учетом туч — дождь ведь откуда-то льется — часов девять. Спина немного затекла от сидячего сна — он спал, привалившись к стволу, — но в целом организм намекал, что выспался неплохо. Вскипятив в армейском котелке травяной чай, Антон употребил его вместе с горстью сушеных лесных ягод и подождал еще немного — вдруг дождь закончится. Но у дождя явно были иные планы, и он припустил еще сильнее.

— Ну твою же мать, — беззлобно сказал Антон. — Теперь мокнуть придется.

Дождь помучил его еще немного и закончился, когда Антон вышел к шоссе.

Строго говоря, шоссе это и раньше назвать было, наверное, сложно — так, более-менее асфальтированная дорога. Сейчас здесь проехал бы разве что танк. Сориентировавшись, Антон определил, что деревенька с условным названием Хрюкино находится слева, сошел с дороги в лес и двинулся параллельно ей так, чтобы не терять из виду. Именно поэтому он едва не сломал ногу, когда споткнулся о кладбищенский памятник. Чертыхнувшись, Антон грохнулся на бок, выронив «Сайгу» и зашипев от боли. Посидел немного на заднице, растирая ушибленное колено и глядя на ушедший наполовину в землю обелиск с пустым овалом канувшей в Лету фотографии и едва различимой надписью: «Курдыган Матрена Афанасьевна. 1890–1979. Спи спокойно, дорогая мама». Сбоку ржавел скелет венка с выцветшими добела пластмассовыми цветами.

Оглядевшись, Антон утвердился в мысли, что угодил на кладбище, а стало быть, Хрюкино совсем рядом. Глядя под ноги, чтобы не споткнуться еще обо что-нибудь, он направился дальше и почти сразу увидел за соснами и осинами серые бревенчатые хаты. Деревенька казалась безжизненной, но только на первый взгляд. Присев, чтобы не маячить, Антон отметил и дымок, поднимавшийся из одной трубы, и явно прошлогодние бревна, сложенные у дальнего дома, и чисто вымытые стекла в ближней хате.

Еще вчера он разработал программу, как поступит в случае «обнаружения жизни в Хрюкино». Короткие перебежки по огородам, подкрадывание к окнам… «Пожалуй, вот эта», — решил Антон, — и заскользил между деревьев к ближней хате с чистыми стеклами.

Заглянув через окно внутрь, он ничего не увидел. Точнее, угол какой-то мебели, на стене — древний коврик с оленями на водопое, такой же был у его бабушки в Воронеже. Определенно здесь кто-то жил, все чистое, обитаемое. Пробравшись к другому окну, Антон увидел стол, на столе — стопку тарелок, чайник, стеклянный графин с водой. «И что дальше-то делать, — подумал он. — Идти на переговоры?»

Вопрос решился сам собой, когда за спиной он услышал угрожающий мужской голос:

— Ну и что ты, городской, под окнами у меня шаришься?