Андрей Столяров - Детский мир (сборник)

— Гутен морген, хозяин! Денек сегодня выдался — первоклассный!..

Правда, обмануть проницательность рьяного аккуратиста все–таки не удалось, Старый Томас, конечно, достаточно вежливо буркнул обычное: Гутен морген! — но при этом внимательно посмотрел на помятого Марочника из–под нависших бровей и уже несколько позже, когда хлопотливая фрау Марта заварила утренний кофе, по обыкновению в ритуальном единстве выпиваемый именно здесь, перед тем, как начать работу, взяв фарфоровую немецкую чашечку, расписанную пастушками, дуя на горячий напиток и, наверное, грея о стенки суставы, объеденные подагрой, все же, не удержавшись, заметил — тоном, в котором сквозило отеческое назидание:

— Кулять вся нотш отшень плехо. Нотш нато спать, тень рапотать, кулять — только конец нетели…

И фрау Марта качнула кружевной оборкой чепца — полностью одобряя.

Стылое заплаканное лицо у нее было в оторопи испуга.

Впрочем, тем дело и кончилось.

— Виноват, хозяин, — сокрушенно сказал Марочник. — Это — в последний раз, больше не повторится.

А Старый Томас медленно покивал:

— Гут. Я пока путу ферить…

Чувствовалось, что мысли его сейчас заняты совсем другими проблемами. Марочник догадывался, какие это проблемы и поэтому, допив кофе в молчании и не попросив, как обычно, вторую чашку, деловито сказал:

— Значит, я загружаюсь и сразу же выезжаю?

А дождавшись кивка, который давал разрешение, отомкнул все запоры черного хода, освобождая проем, и, казалось, без всяких усилий подхватив низкий короб с обрезками кожи, в два приема перетащил его на холодный двор, где за ящиками ожидал его комедиантский фургончик повозки.

Теперь предстояло самое сложное: оглянувшись, он снял с фургончика висячий замок и, открыв ненадежные фанерные дверцы, под воздействием перекоса немедленно распахнувшиеся, быстрым жестом, наверное, понятным даже уродам, показал зашевелившимся медвежьим фигурам, что, мол — тише, тише, ребята, пригнитесь! — а затем, поставив в фургончик широкий короб, чуть ли не бегом вернулся за следующим, и так — целых четыре раза. К концу этой работы у него, как у паралитика, дрожали руки, от прилива нахлынувшей крови потемнело в глазах, а подстегнутое резким усилием сердце металось, как бешеное — доставая до горла. Видимо, последствия этой ночи все–таки сказывались. Но зато когда Старый Томас вывел из превращенного в конюшню сарайчика тучного флегматичного мерина, даже видом своим несколько похожего на него самого, то обе плюшевые фигуры были уже частично заслонены образовавшимся штабелем, и ему оставалось лишь поплотнее сдвинуть его, чтобы в случае чего не просматривалась задняя половина фургончика.

И — вовремя!

Потому что едва он, закрывая сквозящие щелевые пространства, напрягась, поставил громадные коробы наперекосяк, как его довольно чувствительно пихнули локтем в поясницу, и Отон, абсолютно неслышно подкравшийся сзади, с ленцою сказал:

— Все трудишься? И не надоело? Пойдем, посидим в «Таверне», я угощаю…

Полушубок у него был расстегнут, так что сквозь рваную клетчатую рубашку проглядывала волосатая грудь, а патлатые волосы цвета линялой соломы перепутались — словно он две недели валялся на сеновале.

Желтые, не выражающие ничего глаза — моргнули.

— Пойдем, настроение сегодня паршивое, так бы и отметелил кого–нибудь…

Он протяжно зевнул.

— Некогда, — сказал Марочник, искоса поглядывая на фургон — все ли в порядке. Завтра, может быть, сегодня — работы много…

Тогда Отон взял его обеими руками за лацканы куртки и приблизил опухшее, прямо–таки коричневое лицо, разящее перегаром:

— Слушай, Марочник, ты же знаешь, что от мне тебя требуется. Узнай, кто сработал, а то как бы и с тобой не пришлось разбираться. Ты смотри — терпение у меня уже кончилось…

Он тряхнул брезент куртки, видимо, для того, чтобы лучше запомнилось, и вразвалку двинулся через двор, не обращая внимания на окаменевшего Томаса — обернулся уже под аркой, подняв руку и оттопыривая короткие пальцы:

— Даю две недели, потом — буду спрашивать!…

И — пошел, подрасывая на ладони тяжелую пластинку кастета.

Сапоги его длинно шаркали по асфальту.

Старый Томас сказал:

— Плехо. Совсем больной стал малтшик. Никого не слушает, только пьет водка… Ищет, кто упил нашего Гансика. А найдет — тшто? Опять упьет… Плехо..

Он вздохнул и, посапывая чубуком, который, как назло, почти не тянулся, отвернувшись, начал запрягать в повозку сивого мерина. Приговаривая: Но!.. Ты у меня!.. Палуй!.. хотя мерин стоял совершенно спокойно.

Левая щека у него равномерно подергивалась.

— Не расстраивайтесь, майстер, — сочувственно сказал Марочник. — Обойдется.

Правда, сам он в это не верил. И к тому же начинал уже нервничать, поглядывая на часы. Время близилось к девяти, пора было выезжать, а в пустынном проходе двора так никто и не появился. Неужели герр Половинкин не понял, о чем они договаривались? Или, может быть, понял, но не захотел участвовать в этом. Кто его знает, какие у него сейчас интересы. Интересы бывают самые неожиданные. Может быть, заявится вместо него сейчас десяток гвардейцев…

Это было вполне вероятно, и Марочник уже начал по–немногу прикидывать, как ему в такой ситуации следовало бы поступить, убираться отсюда, во всяком случае, требовалось незамедлительно, но когда он, подхватив ременные вожжи, взгромоздился на козлы, посчитав, что дальнейшее ожидание не имеет смысла, то держащий мерина за уздечку Старый Томас вдруг неторопливо вынул трубочку изо рта, и, другой рукой прикоснувшись к пустой голове, как будто приподнимая шляпу, чрезвычайно почтительно, но без подобострастия произнес:

— Допрое утро, госпотин инспектор…

А кто–то пока невидимый за фургончиком снисходительно и очень вальяжно ответил — голосом, от которого у Марочника мурашки пошли по коже:

— Здравствуй–здравствуй, старый хитрец. Ну что, все думаешь, как бы поменьше платить налогов?

— Так федь, фсе тумают, госпотин инспектор, — сказал Старый Томас.

— Ладно–ладно, городская казна пока еще не обеднела…

Это несомненно был Барма, сердце у Марочника подпрыгнуло, но он все так же, сутулясь, с безразличным видом сидел на козлах, и лишь когда Барма со Старым Томасом переговорили о новых налогах, введенных с начала года, и когда после этого выяснилось, что господину инспектору требуется всего лишь мелкий сапожный ремонт, и когда Старый Томас, укоризненно пробормотав, что господин инспектор напрасно беспокоились сами: господину инспектору достаточно было бы позвонить, и когда он поспешно прошел в мастерскую, откуда донесся стук молоточка, то лишь тогда Марочник как бы нехотя распрямился, потянувшись локтями, и, слегка захлестнув вожжи на выступе облучка, повернулся всем телом, чтобы можно было разговаривать без затруднений.