Николай Берг - Остров живых

– То есть японское оружие – говно?

– Этого я не говорил, не передергивай. Я сказал просто, это не вундервафля, а обычные клинки весьма разных кондиций – до откровенно эрзаца, такого тоже полно. Вот разрекламировано оно не в меру, потому как в массе европейское и наше оружие лучше. А реклама, это особ статья, и все японское, кстати, тоже не в меру разрекламировано. Японские ножи, сюрикены, ниндзя, гейши, харакири, саке с суши… Тут джапы на втором месте после амеров. Что, доктор, ухмыляешься, не так, что ли?

– Ну так. Просто вспомнил: у нас тут был в гостях японский профессор, но из таких, знаешь, второсортных, не шибко что с него было можно поиметь. Вот меня ему в провожатые и выделили, для проформы. Он посмотрел-посмотрел на кучу наших «суши-баров» и сильно удивился. Выразил это деликатно, по-японски: «Мнение, что достаточно взять в повара какого-нибудь азиата, дать ему размороженную рыбу и назвать все это «японской кухней», – ошибочно. Японская кухня, это очень свежая рыба, повар японец, обученный не по книжке, а вживую опытным учителем, и еще пара десятков не менее важных условий». И категорически отказался зайти хоть в один. «Я, – говорит, – вижу, что тут повар – бурят. Вот пусть он и готовил бы бурятскую еду»

Я запинаюсь, вспоминая свой конфуз, когда японец искренне удивился преподнесенному ему теплому сакэ и даже предложил мне денег. Оказалось, что, как все нормальные люди, японцы пьют охлажденный сакэ. А вот теплый – или когда очень холодно и надо быстро согреться, или по бедности, когда денег мало и надо меньшей дозой добиться большего.

А японскую саблю я видал у старушки, которая меня английскому языку учила. Из трофеев американской армии. Она переводчицей была в посольстве в США, там подарили. Боевая такая саблюка, вся в зазубринах, ага. Но в руке не сидит, это есть такое. Неудобная.

– Вот! Потому я лично предпочту нюрнбергский или толедский клинок! Алебарду я себе подобрал – загляденье. Всегда мечтал попробовать себя в такой средневековой зарубе, чтоб глаза в глаза и с хрустом – у кого хребет крепче…

– И, похоже, ничего в тебе не екнет! – грустно как-то замечает лелеющий маслом и тряпочками новоприобретенный пулемет Серега.

Дункан аж подпрыгивает повторно, словно его оса ужалила:

– А что во мне должно екать? Враг есть враг, его надо уничтожать – и без соплей. Развели антимонии на ровном месте. Сопли-вопли. Ты еще про тварь дрожащую вспомни и пристыди меня.

– Это ты о чем?

– Если человек всерьез считает, что он тварь дрожащая, если не убил себе подобного, то это уже и не человек вовсе.

– А кто?

– Дык тварь! Он же себя сам так посчитал. И всей разницы – дрожащая он тварь, или если убьет кого – так уже недрожащая. Но по-любому не человек.

– Странно от тебя слышать.

– Убийца, типа, рассуждать не должен?

– Нет, просто кто сейчас Достоевского читает… А что касается убийцы, так ты ж себя до того тварью дрожащей не считал? Не считал, так что говорить…

– Классику читать надо. Она не зря классика. До нас люди жили в бытовом смысле по-другому, а вот проблемы-то те же были. И мне стрелять приходилось не по старушкам, а по отморозкам – с автоматами и гранатометами. Те еще твари были. Именно твари. И не дрожащие, такое они «право имели» – закачаешься. И завтра враг будет что надо, загляденье, без всяких соплей и компромиссов. Либо мы их вынесем. Либо они нас. И никак иначе.

– Ты просто раб системы. Клеврет! – уже откровенно глумясь и лыбясь во весь рот, заявляет Вовка.

– Рабы системы, борцы с системой… Бла-бла-бла! Или точнее – бля – бля-бля! Никогда, бараньи головы, никогда человеческое общество не будет внесистемно! Такая или другая, но система управления будет! Будут у власти анархисты или еще кто, все равно они выстроят свою систему управления. И не факт, что она будет лучше. Но что будет – стопудово! Чего ухмыляешься? – злобно смотрит омоновец на ехидного Вовку.

– Зря кипятишься. Мне вообще-то, когда всякие такие вопли о рабах системы слышу, думается, что это точно сказано. Все мы рабы системы. Канализационной системы, например, водопроводной системы, отопительной и так далее. Вот сейчас все эти системы гавкаются, и мы будем рабами других систем – вместо отопительной системы будет печная, вместо канализационной – люфтклозетная и так далее… Но рабами придется оставаться, потому как полностью свободный человек замерзнет, если до этого в своем дерьме не утонет…

Я вижу, что тут сейчас начнется балаган. Хочется влезть почесать язык, заметив, что заодно человек является рабом еще кучи систем – мочеполовой, дыхательной, кровеносной, пищеварительной, но понимаю, что не стоит умничать излишне. Вспоминаю одну непонятную для меня вещь и тихо спрашиваю Сашу:

– Слушай, а что это за ругательства были? Испанские? Ну эти – раха пелуда и прочие саммордюк?

– Ага, испанские. Раха пелуда – это волосатая жопа, педасо де идиота – кусок идиота, полудурок.

– Ну а третье? Про онаниста что-то?

Саша смущается. Потом говорит:

– Не, Энано Нарис – это по-испански Карлик Нос. Сказка была такая, мы ее по-испански и читали. Просто вспомнил к месту.

А что, неплохо прозвучало…

Холмик амазонки искали долго. Только через четверть часа до сметливой Ирки доперло, что холмик – это убогое возвышение над ровным, как стол, полем, по которому наискосок проходила дорога. Треща сухим бурьяном, Ирка и ее напарница расстелили коврики, установили пулемет. Ирка легла, примерилась, как оно получается, получилось неудобно, приклад как-то не вставал как надо и пулемет на сошках ерзал. Потом она пресекла попытку напарницы расстелить вытащенные из рюкзачка простыни на коврики и показала, что их надо накинуть на себя, типа, маскировка. Посуетившись, залегли и стали ждать.

– А тебя как зовут? – спохватилась Ирка.

– Вера. А тебя?

– Ирина.

– Очень приятно, – церемонно сказала новая знакомая.

– Ага. Стрелять доводилось? – вернулась к важным материям Ирка.

– Да, было такое, – как-то не очень уверенно выговорила Вера.

– Тогда ладно, – успокоилась Ириха, не сообразив толком уточнить, из чего, как и когда стреляла ее напарница.

Замолчали. Верка все ерзала, видно, мерзла. И еще шумел-шуршал бурьян. И это было неприятно, словно кто-то тихо подкрадывается сзади. Решили, что Верка с ружьем будет посматривать назад, а Ирка – вперед. Как ни старалась себя держать в руках Ирка, но мелкая дрожь пробирала, какая-то внутренняя, словно тело меленько вибрировало всеми клеточками. Напарница тоже была не в своей тарелке, но сидела тихо. Ружье вроде держала цепко, но черт ее знает.

По словам рекомендованной Виктором бабки, девчонка была из новеньких, строптивая, обломать ее не успели, а вот разозлить – разозлили…