Николай Берг - Остров живых

– Земляк, раз ты такой опытный, сколько эта дверь гореть будет?

– Полчаса, не меньше. Квартира богатая? Хлама много? – задает странные вопросы раненый.

– Нет, скорее нищая. По опыту – алкоголики тут жили. И запах характерный.

– Это здорово, – откровенно радуется боец.

– С чего это?

– Слышь, ты сам подумай. Нищая квартира – гореть нечему. Богатая – хороший погребальный костер. Чем богаче, тем погребальный костер круче. Понимэ?

– Ну. Будем надеяться на вашего командира.

– А ваш хитрован куда делся?

– Я не знаю. Надеюсь, что жив.

Говорить не тянет. Во рту щиплет после того, как я его спиртом полоскал. Поневоле вспоминается, как Портенко вляпался.

Был у нас как раз цикл занятий по венерическим болезням. Разумеется, в КВД. Мы страшно завидовали параллельной группе – наш препод был нудным, академичным и даже такие пикантные темы, как гонорея и сифилис, разбирал сухо и дотошно, что вызывало у нас дремоту и зевоту. А вот у наших соседей преподаватель – плотный, пожилой, с щетинистой башкой, подвижный и крепкий, как лесной кабан, своим грубоватым чувством юмора делал из занятий запоминающиеся представления. Не говорю уж о том, что и больных им показано было втрое больше, чем нам.

Видно, ему стало нас жаль, и он ворвался в нашу учебную комнату, где уже все мухи передохли, и чуть не силком выволок нашего зануду и нас тоже на «свежайший классический сифилис». Мы с радостью проскочили до смотровой, где как раз снимала с себя весьма элегантную одежду очень красивая молодая женщина. Мы чуток опоздали на стриптиз, она уже сматывала чулки-сетки, а пояс и прочее уже висели на стуле.

Тут почему-то заахали наши девчонки. Оказалось, что студент Портенко из моей группы вылупил глаза по девять копеек, остолбенел и побелел лицом, как бледная поганка. Когда к нему подступились и стали трясти, щипать и тереть уши, он вынырнул из глубин своего ужаса и возопил нечленораздельное.

Выяснилось в итоге, что на перерыве, будучи заядлым курякой, бедным студентом и редкой скаредой одновременно, Портенко выскочил на лестницу, заметил там роскошную фемину и попросил докурить окурок опять же какой-то офигительной сигареты. С наслаждением употребил дармовщину – и вот наблюдает щедрую даму в дезабилье, да еще и с диагнозом первичного сифилиса на устах. У красавицы и впрямь был маленький типовой твердый шанкр на губе, точнее – на красной кайме губы, неплохо замаскированный косметикой.

Некоторое время Портенко суматошно дезинфицировали всем, чем можно, и кабан-преподаватель в этом принял деятельнейшее участие. В том числе Портенко полоскал пасть спиртом, причем так рьяно, что неделю потом обожженная слизистая отваливалась у него лоскутами. Он страдал, а все потешались. Теперь уверен, что со стороны кабана имело место одновременно и успешное вколачивание в наши головы постулата – не тяни все что попало в рот, тем более в больнице.

С удивлением обнаруживаю, что не слышу стрельбы. Шумит огонь за дверью, потрескивает что-то, мелодично сыплются стекла (наверное, и на втором этаже полопались), но стрельбы нет. Вообще.

– Слышь, медицина, я оглох или пальбы нет? – доносится с пола.

– Я тоже не слышу, – отзывается Тимур.

– Молодой! Помоги достать отсюда… Да осторожнее, зараза! И давай за водой лезь!

– Готт – Копылу. Готт – Копылу…

Снизу доносится искаженный рацией голос. Узнаю Ремера.

– Уф! Обстановка? – спрашивает он.

– Сносная. Что снаружи? – уточняю я.

– Порядок. Вы где?

– В заднице. Жилуха горит.

– Понял. Будем думать.

– Понял. Ждем.

Каюсь, связал я Молчуну ноги и руки. «Лягушку» пристроил другому. От промедола раненый не отказался, но колоть мне не дал, ампулу прибрал себе в карман. Интересное кино.

– Я себе уже вколол. Было у нас с собой.

– Неплохо живете, однако.

Рация опять оживает.

– Копыл – Готту.

– Слушаю.

– Этот хитрый, не могу его понять вообще. Он по-русски говорит или на своем толкует?

Раненый, не отрываясь от рации, спрашивает:

– Твоего приятеля не понять. Он вроде по-русски говорил?

– Ну говорил. Но он вообще полиглот.

– Давай связывайся с ним.

Наверное, от испуга, но мне удается вызвать Ильяса сразу.

И он сразу отзывается, злым неприятным голосом:

– Еехахые ухахи! Э хохихаюх!

– Друг, что с тобой? Ты по-каковски говоришь?

– Хха-хухххи! Хухы хыхыххо! Хехеххнихе!

Убедительно говорит, знакомо так выходит. Я ж не буду толковать ребятам, что после очередной идиотской рекламы убогого пива «Блинское» (там, где болван на танцполе с размаху засаживает себе бутылку с «Блинским» в пасть и изображает, пия из нее, трубача-пионера) сразу же по городу прокатилась волна одинаковых травм – подражатели ес-с-сно засаживали спьяну себе бутылкой в зубы, и передние зубы ломались и вылетали. Вот именно как Ильяс они и говорили при осмотре. Ну и педиатрическая практика, конечно, тут в помощь, наслушался фефектов фикции от фефочек.

– Я тебе сочувствую. Все понял. Говоришь по-русски, выбило передние зубы. Эти оханные чудаки тебя не понимают. Я тебя понимаю.

Совершенно предсказуемо присутствующие хренеют. Так рождаются легенды.

Так, где моя тога Скромного, но Великого? Да за дверью, где ж еще.

– Я могу говорить?

– Аха! Ох!

– Сидим в сортире горящей квартиры. Сами не вылезем.

– Хехы?

– Мы с новеньким. Совершенно. Двое, как Вовка второго января.

– Хэ хеххеее?

– Кэп где-то наверху.

Дальнейшая тирада не поддается описанию, но я легко понимаю, что речь идет о том, что пожарной команды у Ильяса в кармане нет. И за пазухой тоже.

– В пределах видимости магазин. Машины опять же. Должны быть огнетушители, – говорит Ремер.

Перевожу ответ Ильяса, который не в восторге от предложенного и требует, чтобы Ремер спустился к нему на помощь, а не сидел там как горный орел. Ремер сообщает, что из-за горящей внизу квартиры вылезти на лестницу невозможно, и он сам отсиживается в квартире наверху. Не уверен, что ответную тираду надо переводить, но все же перевожу.

Капитан тут же отзывается:

– Не переживай так. Там в магазине справа стоял здоровенный огнетушитель на тележке с колесиками. Точно помню. Этот магазинчик поджигали пару раз, вот хозяин и разошелся. Я тебя прикрою туда и оттуда, – заявляет капитан с верхотуры.

Я опять сомневаюсь, стоит ли переводить ответ нашего снайпера. Но Ремер отвечает, что он на этот раз все понял, однако не вполне согласен со сказанным в запале и раздражении. Прикрывать он все же будет, чисто на всякий случай.

– Ххоохх! – раздается из моей рации.

– Ох, чертей тебе струганых в ботинки! – злобно рычит на неловко повернувшегося салобона раненый.

– Земеля наш морфа засек, – перевожу я.