Александр Борисов - Прыжок леопарда 2

На душе у этого крепыша было то же, что и на морде - одна чернота. Он был любимцем Абу-Аббаса, правой его рукой. В группе он шел первым.

- Аксакал? Э-э, Абу-Аббас? - в пересохшей от волнения глотке, уже зазвучали первые признаки беспокойства.

- К самолету иди, Нурпаши, - громко ответил я голосом аксакала, - тут доллары взрывом по земле разбросало, настоящие или фальшивые? - никак не пойму. Так ты, говоришь, всех шакалов поймал? Ай, молодца!

- Ни хрена себе, сколько бабок! - выкрикнул кто-то из нестройного ряда. Чистенько выкрикнул, без акцента и горе-вояки, забыв про оружие, ринулись за халявой, как толпа пацанов за бумажным змеем.

Нурпаши успел ухватить кого-то за шиворот:

- Ты куда, Аманат? Кто из нас отвечает за пленных? То-то же! Никакой дисциплины! Учить вас еще и учить...

На рукоятке ножа мои пальцы нащупали стреляющее устройство. Пружина пошла на взвод. Легкой вам смерти, хлопцы!

- Мочи! - одно за другим, зажужжали два лезвия. Никита не оплошал и тоже нажал на курок.

Нурпаши во весь рост грохнулся на спину. Аманат вздрогнул и медленно упал на колени. Его голубые глаза уже обнимали небо. "Зачем ты меня убил? - с укоризной спросили они, - если б не волчье время, я может быть, стал бы другим". Стоящий поблизости бортрадист подтолкнул мальчишку подошвой ботинка. Тот податливо лег на бок, дернулся и свернулся калачиком. Холеные, длинные пальцы с хрустом сжали сухую листву.

В окопе под самолетом работал Никита: одиночный, короткая очередь, одиночный... Он стрелял очень расчетливо - экономил время и пули. Его "подопечные" тоже ушли без молитвы. У всех была легкая, мгновенная смерть, не то, что у Аманата.

Я вытащил оба лезвия - авось, пригодятся. Одно сидело под сердцем, другое - в ложбине под горлом. Из открывшихся ран хлестанули потоки крови.

- Бедный пацан! - прошептал бортмеханик, теряя сознание, - зачем ты его ботинком, Петрович?

Радист собирался что-то ответить, но не смог подобрать слова.

- Пойди, собери оружие, - сказал я ему и перерезал веревки. - Да подели на всех. А то вы до вечера будете здесь прозябать... в заложниках.

Спецназовцу было некогда: он добывал пропитание - обыскивал бесхозные чемоданы. Те, что уже подвергались проверке, аккуратно складывал в кучу. Жратвы было много. Мурманск славен своей рыбой, как Москва чужой колбасой. Каждый, бывающий в Заполярье, посещает фирменный магазин "Океан". В чемоданах нашлась даже выпивка, но Никита упорно разыскивал сало...

В общем, ничто не предвещало беды. Я принялся резать веревки на остальных пленниках и взрыв под ногами не смог просчитать - просто не было для того никаких предпосылок.

Вспышка... тупой удар по ногам - и все! Запах земли, пропитанной кровью, и мгновенный рывок на свидание с вечностью.

Сумасшедшая боль сковала мой разум. Я пробовал ее усмирить, выйти на Путь Прави, но не было сверкающего луча, соединяющего меня с небом, не было ничего, кроме всепоглощающей боли в каждом нерве, в каждой клеточке тела. Изредка, мягкими волнами меня накрывало беспамятство. На какое-то время я исчезал, но опять приходила боль. Я чувствовал, понимал, что это еще не смерть, но, честное слово хотел, чтобы она скорее пришла.

А потом был свет. Без всяких тоннелей - свет, окраина большого южного города и опавшие листья во дворе под высоким навесом. И еще я увидел Наташку. Ее извлекли из багажника "Жигулей" и небрежно опустили на землю. Сестренка была в чем мать родила: стояла, прикрывшись ладошками и молчала.

- Георгий Саитович тебе передал, - пояснил один из курьеров, обращаясь к хозяину дома и достал из кармана горсть золотых побрякушек, - это все было на ней.

Этого курьера звали Рахматулло, хозяина дома - Заур Ичигаев. Еще я запомнил номер машины и название улицы.

Боль не ушла. Она по-прежнему мешала сосредоточиться. Я попробовал втиснуть свой разум в чье-нибудь тело, но снова не смог.

Рыча от бессилия я смотрел, как Заур машинально принял "рыжье", молча сунул в карман. Он долго, минуты три, пристально смотрел на Наташку, я - считывал его мысли.

До этого с женским телом Заур был знаком наощупь. Затащив зазнобу на шконку, он, первым делом, выключал свет. И всегда почему-то стыдился своей наготы. Теперь как прозревший слепой он испытывал новое чувство. Нечто сродни восхищению. Сестренка ему понравилась. Настолько понравилась, что он ощутил легкий укол ревности.

- Так и везли? - спросил Ичигаев со скрипом в голосе. - На троих, небось, разбавляли?

- Ее-то?! - сплюнул Рахматулло. - Секельды багда гюлли! Да в голодный год за мешок сухарей даже срать рядом не сяду! Ты бы видел, нохче, какая она была! Как вспомню - блевать тянет. Не баба - голимый кусок дерьма! Это мы ее в автосервисе водичкой из шланга обмыли. В божий вид, так сказать, привели.

Курьер говорил по-русски. Наташка, естественно, все поняла, но даже не покраснела. Похоже, ей было по барабану: где она и что с ней собираются делать.

- Потом расскажешь, - Заур осторожным жестом прервал собеседника и крикнул, обращаясь к охране, - эй, вы, позовите женщин!

За домом следили. Не успели хозяин и гость взойти на крыльцо, за воротами просигналили громко и требовательно. Это был импортный "Джип" армейского образца. Человек с дипломатом принес деньги и сестричку мою увели. Для прикрытия срама, ей дали ватное одеяло...

Боль нарастала. Я чувствовал, что сейчас потеряю сознание и надолго покину эту реальность.

- Она ничего не рассказывала: где живет, кто родители...

Картинка смазалась. Слова зазвучали тише. Ну, что ж, и на том спасибо!

- Надо жить, - сказал я себе, возвращаясь в разбитое тело, и несколько раз повторил про себя номер на бампере черного джипа, - "И 27-93 ЧИ".

Ни ворот, ни ограды на этом объекте не было. Границы владений Хэмингуэя означили два вкопанных в землю деревянных столба. Они читались как иероглиф, как послание доброй души: "Ты хотел бы заехать в гости? - тогда поезжай по этой дороге, она удобней всего".

Диего Рамирос и группа его компанейрос выдвинулись сюда еще до зари и теперь сочетали "приятное с полезным" - работу во втором эшелоне с "практическими занятиями", знакомыми каждому, кто служил (здесь спецназ от стройбата отличается только степенью риска). Время от времени Диего давал подчиненным вводные, приближая условия к боевым: "Противник справа!"; "Атака со стороны моря!"; "Снайпер работает с верхней площадки!"

Голос у Рамироса зычный, солидный. Лопаты и метлы мгновенно летят в стороны и его разномастные "черти" в мгновение ока становятся элитным подразделением. Рыть окопы, понятное дело, им никто разрешить не мог, стрелять боевыми тоже. Но все остальное было по-настоящему: срывались атаки врага на всех направлениях, блокировались пути отхода, а снайпер, оставшись без цели, шмалял в белый свет или мертвую зону.