Виталий Сертаков - Кремль 2222. Юго-Восток

Смотрю — все ж девять их против нас пяти, не годится друг друга убивать-то! Бык, как обещал, одному асфальтовому руку сломал, с другим обнялся, по траве катаются. Бык вообще-то добрый, просто нравится ему, когда кости хрустят. Он еще мелким был, помню, все на кухню бегал, кости грыз.

— Дырка, — кричу, — слышь, Дырка, может, хватит, что ли?

А он не слышит, зубьями скрипит, в одной руке меч, в другой — вилы. Ну чтоб для перехвату. И чернявый этот, антиресный такой, в первый раз его вижу, может приблудный, скалится и то наскочит, то отскочит, никак не могу его достать. У меня ж один клинок, ешкин медь, хотя длиньше ихних будет. Я и не дерусь толком, так, отбиваюсь, щит-то на телеге остался.

— Славка, ты где?! Ваньке палец отрубили! — Это Кудря с телеги.

— Славка, дай я их огоньком, сволочей!

Дырка услыхал, испугался.

— За огонь договору не было! — кричит, а сам норовит мне вилами в глаза ткнуть.

— Да у меня с тобой, сука такая, вообще договоров нету!

И тут завопил Голова. Он даже вопли Хобота перекрыл. Подельники Дырки прижали рыжего к борту телеги и давай месить. Голова за самопал схватился, не выдержал, да и кто выдержит, когда два лба здоровых тебе харю чистят? Но зажечь спичку ему не дали, из рук выбили, по башке сзади топором огрели, хорошо хоть обушком, а не лезвием.

— Твердый, ты куда, кирпичей в штаны наложил? — заревел Дырка.

Я когда рванулся, рыжий уже на коленки падал. Один из этих гадов ему ногой в харю метил. Другой — тоже ногой, в живот бил да в пах попасть норовил.

Ванька Голове помочь не мог, отрубленный палец ниткой стягивал. Молодой наш, Леха, с двумя рубился. Пока что отбивался, но я видел — полный замах у него не выходит, спину-то ему вонючки порвали! А Бык со Степаном давно мечи побросали, на кулачках с асфальтовыми дрались. Там в куче пыхтели, не разобрать, где чужие, где свои!

— Десятник, к ним еще двое на выручку прибежали! — Кудря с телеги матерится, огнемет за ствол держит, но подсветить без моего приказа, ясное дело, не решается.

Псы стервенели, лаяли дико, но я сказал — не отвязывать.

Наши с ихними как махались, так на коняку чужого кучей налетели, он со страху всех подряд кусать стал. Ну, ясное дело, нельзя так животинку пугать! Они хоть и зверюги, а все ж ласки требуют. Толкнешь раз — потом всех грызть начнет, куда уж с им на сечу идти?

— Твердый, стой, мы не договорили! — Дырка совсем сдурел, вилы в меня метнул.

Я хотел ему сказать, мол, погодь маленько, братков твоих угомоню, а то они трое на одном сапогами топчутся… да не успел. Вилы мне сбоку в плечо и голову стукнули, а голова-то, без шлема! Больно очень, ага. Ой, как больно!

— Ну, гниды, — говорю, — серебра вам захотелось? Я вам сейчас устрою серебро!

А сам присел и с корточек на чернявого прыгнул. Ладно тот махался, с двух рук, и близко к себе не подпускал. Но я ему один клинок пополам разрубил, второй из рук вышиб, только пальцы хрустнули.

Побежал парень, через ржавые ежи быстро так запрыгал, пальцы сломанные на груди зажимая. Коняку своего свистнул, тот в ответ заржал и затопал следом.

— Стой, куда?! — заорал своему служивому Дырка.

Тут я ему плашмя мечом промеж ушей врезал. Ой, как славно врезал, будто в било где зазвонили, красиво так!

Дырка плюхнулся на жопу и замолчал. Вроде как задумался. Я спохватился — и на выручку к своим. Того удальца, что Голову сапожищем промеж ног бил, я позади за шейку-то ухватил и покрутил маленько. И отпустил его с миром, чего держать-то? У него морда теперь антиресно так, там где зад оказалась.

— Патруль! Дырка, патруль!

Второму гаду, что на Голову с топором кидался, я нос в щеки забил. За волосья уцепил левой, а с правой настучал. Ага, и Бурому под телегу его кинул. Бурый обрадовался, хвостом замахал, вкусное чует. Тут и Степан кого-то под телегу закинул.

— Собаку убери! Ааа! Собак уберите, сволочи!

— Хобот, где Дырка? Коней уводите!

Вдруг светло стало, я аж зажмурился. Факелы с горюн-травы заполыхали.

— Всем стоять, пушки на землю!

— Патруль, смываемся!

Ну хвала Спасителю, я крест поцеловал. Хоть и славно мои мужики отбивались, а все же здесь граница с Асфальтом. Напрыгнут толпой — затопчут. Теперь не затопчут, с нашей патрульной ротой никто в Чагино вязаться не станет. Нету таких дурачков, ага.

Асфальтовые, ясное дело, не послушались, по углам, как крысы кинулись. Бык в горячке не услыхал, вдогонку ломанулся, мы его еле поймали. Из асфальтовых трое раненых сбежать не успели и сам Дырка. Он что-то крепко задумался, посреди дороги сидючи. Головой набок тряс да слюни пускал. Может, я его слишком сильно в лоб-то приложил?

— Все, все уже, не стреляйте! — Я задрал руки вверх, первый шагнул навстречу патрулю.

С патрульными шутки не шутят. Даже если свои. Даже если их всего трое. Зато у них калаш и ружье. Коняки ихние в сумраке чуть светились. Это у них броня, в Поле Смерти прожженная, она завсегда чуток светится. Заметно, конечно, зато попробуй такую пробей, и гибкая, что дубленая кожа, хоть и сталь. Фенакодус — он животинка умная, не станет под толстой ржавой сталью бегать, спину обтирать.

— Доложись, кто таков! — приказал старший. Ружье он держал на локте. Рожи из-под забрала не видать, да я по голосу узнал — дядя Гаврила, десятник.

— Назаров сын, Твердислав, с охоты идем.

— Какого беса вас через Асфальт понесло?

Рассказал я, как было, Дырку им слюнявого показал.

— Назаров, разворачивай оглобли! — приказал дядька Гаврила. — В обход пойдете, мы вас проводим.

Я своим скомандовал, а сам к Дырке вернулся. Надо же было ему объяснить.

— Вот смотри, — говорю, — поросенка нашего падалью обозвал, рубля требовал, и вообще — человек ты некультурный.

Этому словечку меня тоже Любаха научила. Хорошее такое слово. Это когда Бык с Кудрей ягод на Пасеке обожрались, а потом, дома уже, брюхо-то скрутило, ну и не успели до нужника добежать. Вот это самое — некультурные и есть.

— А живете вы на Асфальте бедно, потому что картоху прополоть ленитесь, — сказал я, — да уток давно бы уже прикормили, вместо чтоб стрелять. Только и любите, что в охрану наниматься либо на охоту ходить. Земли-то у вас полно, свиней бы развели, что ли!

Поглядел я на него, чую — зря говорю. Глазья у Дырки чего-то к носу сошлись, не размыкаются.

— Назаров сын, как ты мне надоел! — Дядька Гаврила сдвинул шлем, поймал кого-то в бороде. — Грузитесь живо, да псов заткни. Проводим вас до Химиков, а то, я чую, ты не уймешься! До трех считаю и ногу отстрелю!

Ну я и побег к своим. Против ружья не поспоришь.

— Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое!

— …имя Твое! — басом подтянули мужики, тоненько налегли бабы.

Молились, как всегда, во дворе, под уцелевшей башней крекинга, праздник отмечали, конец Петрова поста. Так повелось называть — башня крекинга. Есть еще башня очистки и три колонны, с лесенками и балконами. Эти торчат, не упали. Прочие башни давно травой проросли.