Юрий Леж - Перекресток

Он организовал для себя и Татьяны питание прямо в номере, «сухим пайком». Колбаса, ветчина, сыр, хлеб, полдюжины пакетов с разными соками, да еще и маленький кипятильник, сахар, заварка. При наличии в номере миниатюрного холодильничка продержаться на таком рационе можно было и не одну неделю. Но вот в Антона после вчерашнего, да и позавчерашнего тоже, не полез бы и самый малюсенький кусочек съестного.

— Ничего не хочу, — помотал головой несчастный романист, сдерживаясь, чтобы тоскливо, по-волчьи, не завыть от тупой, сковывающей голову боли в висках.

Кое-как, почти по-стариковски кряхтя, он поднялся с постели и, то и дело прихватываясь за стены, побрел в ванную, приводить себя хотя бы в относительный порядок. Все-таки похмеляться еще до бритья и умывания Карев посчитал ниже своего достоинства.

А когда Антон вернулся в комнату, в ней царил аромат свежезаваренного чая, постель была прибрана пусть и не очень ловкими, но все-таки женскими руками, Таня приоделась в рубашку своего далекого сейчас друга, а Мишель в неизменном костюмчике «фельдграу», но уже изрядно помятом и потерявшем свой и без того не слишком презентабельный вид, резал за столиком хлеб и ветчину.

Присев прямо на пол потому, что оба стула из имевшихся в номере уже заняли Татьяна и Мишель, Карев решительно подтянул к себе бутылку джина, чистый стакан, быстро, будто бы стараясь, чтобы спутники не заметили его действий, налил и разом выпил… крепкий можжевеловый дух смешался с ароматом свежего чая и остро пахнущей ветчины, создавая в номере неповторимую утреннюю атмосферу.

А изнутри доза джина произвела на Антона самое благоприятное действие: взбодрила, сняла головную боль, алкогольную усталость и даже убрала куда-то похмельный адреналин. И — неожиданно возбудила аппетит, о котором, казалось, сам Карев забыл едва ли не с первых часов пребывания в санатории, заглушая естественные потребности организма высококалорийными спиртными напитками.

Запасливый Мишель только хмыкнул едва слышно, доставая откуда-то из-под столика еще один кусок ветчины, завернутой в соблазнительно похрустывающий пищевой пергамент. Если бы не эта его извечная предусмотрительность поверенного, то кто-то бы наверняка встал из-за стола голодным, и вряд ли этим кем-то был бы Антон. Он умял почти фунт деликатеса, лишь изредка отвлекаясь, чтобы запить его глотком крепчайшего чая из неизвестно откуда взявшейся большой чашки, украшенной изображением бледных роз. Татьяна с легким умилением, как любая женщина, и плохо скрываемой завистью смотрела на романиста. Ей Мишель не позволял пить такой крепкий чай, да и в еде не то, чтобы ограничивал, но не давал набивать желудок до отказа, мотивируя это процессом лечения. Хотя связь между полным желудком и встряхнутыми взрывом мозгами Татьяна, как ни старалась, представить себе не могла.

Завершил свой стремительный и неожиданный завтрак Антон еще полустаканом джина, блаженно улыбаясь, закурил, и медленно, по дюйму в минуту, отполз, не поднимаясь, от столика к стене.

— Такое впечатление, что вечерами в ресторане нечего поесть, — заметил Мишель, сооружая очередной миниатюрный бутербродик для Татьяны.

— Ты не поверишь, но — нечего, — лениво, как сытый удав, отозвался Карев. — Там только закусывают, а ведь закуска — это почти и не еда, верно?

— Тут ты прав, — серьезно кивнул Мишель.

— Интересно, а долго нам еще тут париться? — в который уже раз спросила Таня, даже и не надеясь на серьезный ответ от мужчин. — С закуской вместо еды, без телека и даже радио, как в карцере каком…

— В карцере таких удобств не бывает, — ответил Антон и пояснил: — Сам не сидел, а охранять по молодости пришлось… парашютистов куда только не заносит попутным ветром…

— А я думала, вы только с самолетов прыгаете, да потом воюете, — искренне удивилась девушка.

— За всю службу прыгал раз двадцать, — признался романист. — Да из них еще, считай, половина — тренировочные прыжки. Боевых-то, настоящих, всего ничего… А вот прочими армейскими делами назанимался на всю оставшуюся жизнь…

— В городе еще воюют, — перебил воспоминания Антона поверенный, зная по опыту предыдущего общения, что рассказ бывшего парашютиста может продолжаться часами, а то и сутками.

— Ночью туда ходил? — поинтересовался Карев.

— Перед рассветом, когда ты уже вернулся, — пояснил Мишель. — Там как раз затихло всё, но… знаешь, похоже, единое командование у анархистов исчезло еще в первые сутки, а те, кто пришел мелкими группами, со своими атаманами, сейчас с ними вместе и отбиваются от штурмовиков…

— Все равно — долго что-то, — недоумевающе покачал головой Антон. — На такой городишко…

— Не знаю точно, но, похоже, штурмовики стараются работать аккуратно, без лишних жертв среди своих, — поделился подробностями поверенный. — Очень уж тщательно шарят по развалинам, по уже зачищенным местам. Ну, так мне, во всяком случае, показалось. А скорее всего, хотят вытравить всех анархистов под корень. Что — раз уж зашли в город две тысячи, так что б и трупов было не меньше… а гораздо больше… гражданские-то под раздачу тоже щедро попадают…

— Показательная акция? Что б неповадно было? — понял Антон.

— Да, Промзона — это вам не десяток банковских филиалов и ювелирных лавок, и даже не захват пятерых членов Имперского Совета… — Мишель намекнул на почти забытые большинством сограждан события почти пятилетней давности.

— Ты хочешь сказать, что всю эту заваруху изначально организовал начальник сто восемнадцатой точки? — усомнился Карев.

Окончательно потерявшая нить разговора Таня хотела было тяжело, демонстративно вздохнуть, но сообразила, что это не даст ей ничего, кроме легких пренебрежительных взглядов собеседников. Она тихонечко поднялась с места, прошла пару шагов до постели и с удивительным для её худенького тельца шумом рухнула поверх собственноручно застеленного покрывала.

— А девушка-то права, — скосив на нее взгляд, заметил поверенный. — Разговор наш никчемный, хотя, думаю, в самой заварухе Василь участия не принимал, а вот такая зачистка — явно с его подачи… Ладно, на этом закончим деловые разговоры, так?

— Закончим, — согласился Антон. — Вывод простой и ясный: здесь придется просидеть еще не один денек… как у кого, а у меня печень, конечно, выдержит, а вот мозги могут и закипеть от таких посиделок…

— Вздремнешь еще? — кивнул Мишель в сторону постели, делая вид, что не замечает распластавшуюся на ней Таньку. — Или направишься на утренний променад?

— Дневной моцион уж в таком случае, — проворчал Карев, подымаясь на ноги. — Пожалуй, укладывайся спать ты, а я — прогуляюсь по окрестностям…

Злачное место, в которое в эти дни неволей превратился санаторий для важных персон, только-только начинал просыпаться после очередной, бурно и со всевозможными излишествами проведенной ночи. Из-за дверей номеров, мимо которых быстрым шагом проходил Антон, слышались капризные, нервные, болезненные голоса, требующие у подруг, друзей, обслуги, а то и просто у самих себя опохмеления, таблеток аспирина, удовлетворения внезапно накатившей страсти, исповеди, а то и причастия со всеми вытекающими последствиями… И только в привычно пустом вестибюле было тихо и гулко, будто на совершенно иной планете.