Андрей Жиров - Отступление

- Но ведь использование ядерного оружия запрещено Гаагской конвенцией!... - с оттенком негодования заметила Алиса.

- Боже ж ты мой! - охнул Георгий. Кажется, вполне искренне - даже споткнулся и чуть не впечатался с разбега физиономией в перегородку. - Чтобы я таких глупостей больше не слышал от тебя - иначе выгоню! Нафиг! Капитан Камерун, вы, в конце концов, офицер госбезопасности или погулять вышли? Учите матчасть: и у японцев, и у немцев такие же игрушки по орбитам кружатся. А еще - на складах в полной готовности боевые яды и вирусы, только свисни. То, что об этом не пишут в газетах и не трубят на митингах, не значит, что этого нет.

- Значит, вы опасаетесь, что диверсант способен...

- Именно. Комбинация складывается до безобразия примитивная и надежная: перехватить управление или просто момента дождаться и влепить залп по противнику. Это мало того, что будет агрессия, так еще и натуральное политическое самоубийство! Нам, во всяком случае, гораздо проще будет просто застрелиться... Или, за неимением оружия, выброситься в космос. Да, какая быстрая, легкая смерть... - мечтательно произнес Геверциони, смакуя фразу.

- П-простите? - Алиса, отдавая дань уважения неиссякаемой иронии начальства по поводу и без, явно поняла, что дело действительно серьезное. Так, что даже холодом пробрало.

- А не понятно? Во-первых, предательское нападение на союзника; во-вторых, нападение глупое и бессмысленное - никакой пользы в случае провала выжать нереально; в-третьих, нас назовут убийцами и лжецами - и будут, черт возьми, правы. А уж если заряд выпустят по мирным жителям - тогда и вовсе тушите свет...

- Но ведь война никому не выгодна, даже холодная и экономическая...

- А здесь, готов спорить, и не будет заинтересованных лиц кроме нашего потенциального камикадзе.

- По нашим данным... - Камерун попыталась на ходу заглянуть в предусмотрительно прихваченную папку - и чуть не повторила подвиг генерала. Благо Геверциони оказался наготове: умело удержал девушку от незапланированного рандеву с очередной переборкой.

- Да я и так догадываюсь. Наверняка комсомолец, кандидат, из благополучной семьи, образованный, разве что чрезмерно патриотичный - в каких-нибудь акциях националистических засветился, потом звонки-письма и тому подобное. В целом, ничего страшного, даже за недостаток не посчитаешь - ну что плохого, что парень Родину любит и сил по молодости не знает куда приложить? Так?

- Почти... почти один в один... Свежий красный МАТИ по специальности авионика и промышленные вычислительные системы... Только...

- Вот такая нам радость привалила, Алиса. Сейчас, например, этот отличник вполне вероятно с чувством убежденности в собственной правоте аккуратно так последний контакт припаяет и через пару часов без колебаний нажмет на кнопочку. И сделает это, чтобы подтолкнуть консервативное отечество к торжеству дела Ленина-Сталина и Октябрьской революции... Одно беспокоит: случайно ли он на 'Неподдающийся' попал или нет... Ибо, если нет, то все очень-очень плохо... Просто бросай и беги!...

Наконец пробежка по лабиринту коридоров подошла к концу: за последним спуском открылись широкие пневматические ворота ангара и широкая стартовая площадка. У десантного катера уже ждали полковник Юрий Фурманов и майор Роберт Чемезов.

Офицеры в команде Геверциони вообще казались - и кажутся до сих пор! - окружающим подобранными совершенно хаотично. Так сказать исключительно ради типажа, а не по заслугам. Что, конечно, заблуждение. Но Георгий совершенно не против снисходительно-легкомысленного отношения: да пожалуйста, в конце концов! Опять же проще работать, когда не воспринимают всерьез. Прятать важное на виду придумали ещё очень древние, но вовсе не недалекие древние - и придумали не зря.

Однако, как любая хорошая легенда, эта не лишена достоверной сути. Если Камерун - вопреки фамилии - идеально соответствует образу южнорусской красавицы, то Чемезов - идеальный кандидат в аристократы с внешностью и повадками актера-сердцееда: высокий, атлетичный и чертовски обаятельный. Говоря суконным языком документов - располагает к доверию. И, что для амплуа гораздо важнее - совсем молодой: тридцати четырех лет. Густые темно-карие волосы, со всевозможным тщанием взятые на пробор, да так ровно, что того и гляди порежешься; лицо слегка смугловатое, выбритое до безукоризненной чистоты - можно сказать холеное. Если не знать, что Роберт вопреки всему никакими особыми методами ухода не пользуется; брови - широкие будто два густых, небрежных штриха кисти - часто доверительно приподняты, чуть суженые стальные глаза то и дело сверкают ироничной, загадочной ухмылкой: от прищура по уголкам уже пролегла уверенная сеть морщин.

Фурманову досталось амплуа нелюдимого ветерана, эдакого мизантропа-интроверта, поневоле вынужденного работать с людьми. И не особенного таким соседством довольного. Здесь, впрочем, образ в значительной мере в руку. Безусловно, Юрий не обременен грузом опасных комплексов и патологий - иначе никогда бы не попал в ГБ. Но прошлое выковало характер офицера жестко, и до сих пор оставшиеся шрамы не дают былой свободы. Ну а поскольку внутренний мир отражается во внешности, то и здесь полная достоверность. Пусть с ростом Фурманову не повезло как Чемезову, но достаточные для хорошего тона метр восемьдесят имеются, да и форму несмотря на оставленный за спиной сорокапятилетний рубеж удалось сохранить. Впрочем, сорока пяти-то и не дашь: увы, гораздо больше. Шрамы и ожоги злыми оспинами пестрят на лице, кожа в противовес Чемезову выдубленная на солнце, обветренная и сухая, будто у моряка минувших славных веков парусников и неизведанных континентов. По-армейски короткая стрижка - почти под ноль маскирует ранние залысины, не столько бремя лет, сколько груз тех же шрамов. Идеально завершают образ глубоко запавшие глаза, скипевшиеся с выражением мрачной отчужденности.

И вот эти по виду полные антагонисты как ни в чём не бывало, о чем-то тихо переговариваясь, жадно смолят крепкие папиросы. Что есть откровенно злостное нарушение устава. Не разговоры, конечно, а подражание окончательно превратившимся в миф индейским традициям. И еще более грубое - негласного кодекса летчиков, настрого запрещающего курение перед вылетом. Тем более - рядом с машиной. И уж в особенности - во время особого (читай - военного) положения. Пусть традиция пришла из далекого прошлого, относятся к ней серьезно: неосторожному новичка могут припомнить и устроить темную для умственного просветления. И тут такое откровенное фрондерство! Вот только как ни крути, не с руки даже космическим ассам связываться с ГБ. Потому стоящий рядом пилот, натурально белея от негодования, из последних сдерживал праведный гнев. Который все явственней пробивался сквозь броню молчания тяжелым дыханием.