Иван Петров - Все, о чем вы мечтали

Но ведь многие еще живы, что же, все они - врут?

Значит, законники виноваты. Им-то это зачем?

Им, может, и незачем, а тем, кто таких поставил - надо.

А кто поставил-то, почему вся страна теперь сидит на нефтяной игле, а товар на рынке сплошь импортный? Ничерта не производим, даже оставшиеся мясные ряды торгуют в основном импортом, заморозкой! Тряпки, техника - сплошь! А наше мясо - дорогое, есть, но для непростых, отдельная песня.

Поставили те, кто смог и кому выгодно. Те, кто нефть у нас покупают и свои товары нам продают. Проплатили развал, выборы и поставили Оккупационную Администрацию в колонии - то, что немцы силой оружия пытались, да не удалось. Была, была война - холодная, и эту войну, в отличии от Великой Отечественной, мы проиграли. А потом родился я. Наше поколение.

И получается, что участковый - не мелкий чиновник-урод, по которому за его художества и горе, принесенное согражданам, тюрьма плачет, а - пособник врага, предатель, полицай, по которому плачет петля. И пусть утешает его ЦРУ, планы которого он так старательно и бездумно воплощал на вверенной ему территории. Как он говорил - на своей земле.

Судьба...

Почти два года назад, в сентябре, вскоре после отъезда Николы, эта участковая судьба постучалась ко мне. Картинный такой лейтенант с открытым русским лицом, по-есенински чистым, если в глаза не заглядывать. Не стоит, если не хочешь... У него взгляд охотника. Волосы потусклее, чем на портрете Есенина, сероватые, но все равно - блондин, такие девчонкам должны нравиться. Высокий, почти атлет, несколько сухощавый, я хотел бы, когда вырасту, стать похожим на него по фигуре, но вряд ли получится, у лейтенанта порода другая. Очень сильный (хотя сразу и не скажешь), толстая, мощная кость - руки в запястьях почти в два раза шире моих теперешних. Насколько я знаю - это один из признаков большой силы, тоже ведь грузчиком поработал. Бригадир на бакалее говорил, а он со стажем, лет тридцать на погрузке. В шестьдесят - как статуя дискобола, кожа двадцатилетнего, мускулы словно змеи катаются, только лицо старое, морщинистое, изможденное. С лицом - жопа, хоть прячь.

Я нашего домового мента в Андрейчика перекрестил, по типу рыночных. Андреев Андрей Викторович - с Алексейчиком в одном классе учился, только школа не наша, через одну. Нашу Архипчик заканчивал, жил тут где-то неподалеку, лет пятнадцать прошло, как из дверей выпал и дорогу забыл. Йес!

Видел я Андрейчика до смерти мамы? Возможно, не помню. Когда с халами квартиру смотреть приходил - считай, познакомились. Приехал Никола - закончились квартирные осмотры. Если бы не Гена - так и жил бы я без душевных встреч, менты в нашем микрорайоне народ редкий, кроме Андрейчика и не видно никого, а Андрейчик шустрит только по личным делам и целеустремленно. Впустую не болтается. Прочие из отделения не высовываются, все вопросы решают там, только по служебной неизбежности, если прихлопнут кого, машину угонят, квартиру ломанут. Или в гражданку переодеваются? Там два клана - кавказский и среднеазиатский - за власть над нами бодаются, не до нас им. Андрейчик - единственный русский, наверно оставленный на развод. У троих дети в моем классе учатся, имеем счастье наблюдать борьбу нанайских мальчиков. Новость года - Кавказ на повышение пошел, в РУВД перебираются. Один зацепился, второй намечается. Тянем - потянем. А азиаты остаются на отделении. Со временем отпразднуют победу над отступившим наверх противником. Имею честь учиться в одном классе с тремя будущими ментами. Сын за отцом, у них четко.

Часов в девять утра воскресенья, седьмого сентября 2008-го, я стоял на лестнице перед дверью в свою квартиру и вяло пытался попасть ключом в замочную скважину. Привычки к работе еще не было, руки после ночной слегка тряслись. Еще колени подгибались, хотелось просто упасть и заснуть.

- Ну что, мудак, не открыть? А ты позвони, пусть тебе Никола откроет. Давно к вам не заходил, захотелось опекуна твоего, правдолюба, проведать. А то - как в августе он вышел - я видел. Уж сентябрь на дворе, а дружка твоего все нет как нет. Давай, показывай, как живешь. По-соседски, вместе Николу поищем. Может, он ссыт на толчке? Ха-га! Или дурь варит? Что, приссал! Ну, давай...

От тычка в плечо я очнулся, до этого тупо смотрел на возникшего за моей спиной Андрейчика, пытаясь понять, почему не услышал его шагов? Что он от меня хочет? Андрейчику надоело ломать комедию перед мелким придурком и он стал выворачивать связку ключей из моей руки. Ну, как - выворачивать? Просто выдирать. По-прежнему, заторможенный, я правой ногой лягнул его в кость под колено. На рефлексах, потом - вырваться и бежать. Он меня выше сантиметров на сорок и тяжелее почти вдвое. Куда бежать, зачем? На подгибающихся? Ну - с работы, устал, башка не варит. Вот и получил по морде, а когда скатился по ступенькам ниже на пролет - еще раза три ботинком по ребрам.

- Сука!!! Посмей мне еще! С-сука!..

Дальше - неторопливый стук шагов, внизу пискнул замок, хлопнула дверь, глухие голоса на улице - кто-то стоял недалеко от подъезда, Андрейчик прицепился.

Я был настолько ошеломлен происшедшим.

По стеночке... Прополз, поспешно открыл дверь так и не отданными ключами - кольцо от связки удержалось на пальце. Захлопнул, подпер отцовской чертежной доской, заклинив ее между дверью и шкафом-прихожей. Тогда так запирался на ночь, страшно было одному. Распорка - надо всю дверь вышибать, доска толстая, метр на полтора.

Я все время боялся, что он придет. Двое суток не спал, поспешно затачивая под шило жало длинной отвертки, выбранной за рукоятку - по руке. Длинной, длиннее необходимых девяти сантиметров - съездил на метро в магазин на другом конце города, специально. Плана не существовало, я его и не строил, мне надо было что-то делать, чем-то загрузить сознание, руки, создать ощущение какой-то защиты. Периодически накатывающий ужас - что не успею, сменяющийся отуплением от бессонницы и усталости. Как рана, свербившая в груди. Тяжесть на сердце, звон в ушах. О еде не вспомнил.

А шило делал потому, что понял - моих сил не хватит нанести серьезную рану ножом взрослому человеку. О том, как и куда смогу ударить человека, я даже не думал. Где-то так это происходило.

Слегка управляемая паника.

Опекунство отменят, все зря! Детский дом! Для меня это звучало - как "на опыты". Или - "на органы".

Всяко бывает - кому-то везет, потом комнату дают. Прозябают...

Разрушение личности, моей жизни, памяти, моей судьбы, моего права на судьбу - вот что было самым ужасным в планируемом надо мной.

Накатывалось гибельное равнодушие, опускались руки. Будь что будет...

Собирался, продолжал.

Так сложно в двенадцать лет противостоять моральному давлению сложившегося общества. Что хорошо, что плохо, что преступно...