Лис Баюн - На руинах Эдема

Положа руку на сердце: что я чувствовала к этому мужчине до сегодняшнего дня? Любила ли?.. Нет. Однако была готова полюбить. Возможно, лишь из эгоизма, желания залечить раны и снова начать жить. Возможно. Сначала он просто и незаметно стал моим другом, а дальше…

Моя самая главная ошибка, что подпустила ангелов слишком близко — уже два раза, и уже два раза поплатилась за это. Третьего быть не должно.

Веки Тамары затрепетали, и я постаралась придать своему лицу спокойное и отрешенное выражение только что проснувшегося человека.

— Тесс, — тихо и жалобно позвала она меня.

— Да, малышка? — охотно откликнулась я.

— Мне страшно за тебя… — прошептала со слезами в голосе Тома. Она подскочила со своего места и, подойдя ко мне, обняла тонкими ручками за шею.

— Ну же, перестань, что ты… — я гладила ее по голове и спине, пытаясь хоть немного успокоить, вспоминая, как это когда-то делала мама, если кому-то из нас снился плохой сон. — Со мной же все в порядке, — я заглянула в ее огромные, поблескивающие от слез, карие глаза. Совсем не обязательно девочке знать, что я вру сейчас. Жива, здорова — а с остальным сумею справиться. Должна. Не ради себя, так хоть ради нее.

На что Тома отозвалась с неожиданной, недетской совсем горечью:

— На этот раз. А потом — что будет, если ты… — она шумно и резко вдохнула воздух. — Ты так много рискуешь… Но, Тесс, у меня ведь никого нет кроме тебя.

— И у меня, — пробормотала я растроганно, смаргивая набежавшие слезы, — Мы — семья, Тома. Я не брошу тебя, обещаю.

Я всегда старалась не давать обещаний, которые могу не исполнить. Но сейчас… Сейчас сделала бы что угодно, чтобы успокоить сестру. Она не должна страдать и плакать из-за меня, не должна!

— Пойдем в комнату, — сказала я, когда поняла, что Тамара уже не всхлипывает и, кажется, поверила моим словам, — Уже поздно, нам обеим пора спать.

Она отстранилась и кивнула, и я на нетвердых ногах пошла следом, изо всех сил стараясь не показывать своей слабости.

Я приняла решение: держаться подальше от ангелов и стать осторожнее ради сестры. И почти что успокоилась на этом.

Вот только этой же ночью мне приснился очень странный сон. В нем напротив меня стоял таинственный Тео — то ли Бог, то ли кто-то еще… Просто стоял и смотрел долго-долго, а я не могла пошевельнуться под его взглядом. А потом солнца на его кистях засияли ослепительным светом. Он сказал:

— Порой боль — единственный стимул к действию, — и, подойдя ко мне совсем близко, поднял руку и вырвал сердце из моей груди.

Я проснулась в холодном поту, но перед глазами все еще стояла картина: мое окровавленное, продолжающееся отчаянно пульсировать сердце, сжатое изящными пальцами.

Кажется, моя жизнь начала возвращаться на круги своя. То есть, я старательно вела себя так, будто дела обстояли подобным образом. Жесткий график, от которого успела отвыкнуть: подъем чуть свет, раньше всех остальных; быстрый завтрак (а иногда и без него обходилась) — и в рейд. Летала, прибиваясь к другим Гонцам, иногда объединялась с Беном или Мией. Старалась свести общение со знакомыми до минимума, а от Кайла и ангелов (особенно от них) — просто бежала как от огня. Гелий это понимал, злился, но до сих пор мне удавалось ускользать от разговора с ним. А о чем говорить, что я должна была ему сказать!? «Извини, я поняла, что вы можете быть монстрами, и теперь боюсь оставаться с тобой наедине». К тому же, это была лишь часть правды, остальную я даже сама для себя еще не поняла до конца…

Те крохи свободного времени, что у меня оставались, я проводила с Томой. В последнее время мы заметно отстранились друг от друга, и сейчас я решила как-то исправить это. Сначала мы обе испытывали небольшую неловкость: из возраста, когда достаточно было поиграть с ней в куклы, Тамара уже выросла… а о чем можно беседовать с одиннадцатилетней девочкой, я представляла слабо. Однако быстро стало ясно, что сестра моя не по годам умна и серьезна, да к тому же понимает меня с полуслова. Даже когда я обрисовала ей ситуацию с Гелием — не все, лишь в общих чертах и без упоминания о нечеловеческой природе — она поняла и поддержала меня удивительно мудрыми и простыми словами:

— Не мирись с тем, с чем смириться не можешь. Тем более, если ты его не любишь.

В ее голосе не звучало ни намека на обвинение: Тома просто почувствовала, что я действительно не люблю… А если бы любила — смогла бы принять? Наверное, попыталась бы. Но все же меня слишком пугали эти странные ангелы.

Сильва выжила. Я почти уверена, что когда отыскала ее — женщина была мертва. Неужели, и силы смерти над ними не властны? Это пугало еще больше… Хотя, я испытала облегчение, узнав об этом. Потому что не желала зла ни Сильве, ни остальным. Но и приблизиться к их тайнам больше не стремилась.

Прошла почти неделя. Моя нелюдимость пока не исчезла, да и нестихающие шепотки за спиной не ускоряли этот процесс. Мне помогали рейды. Обычно Гонцы в них что только не делают, а я выбирала те задания, в которых нужно было приходить на выручку людям из других коммун. Мы развозили лекарство, иногда — продовольствие, вытаскивали из-под обвалов (они не редкость в наших руинах), реже — вмешивались, если кто-то начинал вести себя совсем по-варварски… Я каждый день видела худеньких детишек, которые казались статуэтками из мутного стекла, такие же хрупкие, тронешь — и разлетятся на осколки. Видела людей, захлебывающихся в кровавом кашле, людей, которым половину тела размозжило упавшей бетонной плитой. Я видела несчастные озлобленные лица, глаза, полные тоски и приближающегося безумия. Однажды мне довелось увидеть несчастного, ставшего жертвой Гончих — конечно, эти твари никуда не делись — он представлял из себя кусок разорванного мяса, из которого торчали обломки костей и обрывки сухожилий… Но окровавленная развороченная грудь все еще вздымалась, он отчаянно и судорожно цеплялся за ускользающую жизнь. Это было ужасно, и все, что Гонцы могли сделать — так это вколоть ему смертельную дозу снотворного и облегчить уход в мир иной. Так в основном и выходило: иногда мы могли помочь, чаще — нет.

Однако необходимость смотреть на чужое горе, сопереживать страданиям других, облегчала мои собственные терзания. Я начала понимать, что мои проблемы кажутся мелкими и несущественными на фоне того, что происходит со многими остальными. Подгоняемая чувством стыда и жалостью, я проводила в рейдах все больше времени, иногда возвращаясь домой лишь под утро. Но стоило оказаться в родных стенах, как чувство безысходности, эгоистичное, наверное, вновь мучило меня. Ни Бог, ни Дьявол не беспокоили меня во снах или наяву, но что-то подсказывало, что в покое меня не оставят. Я была разрываема противоречиями: время милостиво притупляло сердечную боль, одновременно заселяя туда необъяснимую тревогу. Мне становилось легче и, одновременно с этим, не становилось вовсе.