Диана Удовиченко - Эффект преломления

Почувствовав, что еще немного — и сойдет с ума, Турзо встал и отправился в свои покои. Спать. Завтра трудный день.

Биче, замок герцога Турзо, январь 1611 года от Рождества Христова

— Вот ваша скамья. Вот здесь — окошко, через которое вы можете следить за судом, — холодно пояснил Петру Заводски. — Прошу вас не пытаться выйти. За дверью стоят вооруженные гайдуки.

Секретарь Турзо поклонился и покинул комнату. А Дьёрдь так и не пришел, подумала Эржебета. Ни разу, после того как арестовал ее, не попытался поговорить. Отвернулся, выбросил из жизни. Видно, отвратительна ему Эржебета. Чудовище.

Черный человек кивал согласно. Конечно, чудовище. А ты разве не знала этого о себе?

Графиня опустилась на скамью, открыла крошечное оконце в стене. Дьёрдь устроил суд в той зале, где два года назад праздновали свадьбу его дочери. Сейчас в середине стоял стол, за которым сидели сам Турзо, кардинал Франсуа Форгач и два священника. Возле стен замерли гайдуки. За конторкой поодаль притулились два нотариуса для ведения протоколов.

— Суд идет! — объявил Дьёрдь. — Привести первого обвиняемого.

Два солдата втолкнули в залу Фицко. Следом вошел палач с плетью. Лицо горбуна, прежде миловидное, было искалечено до неузнаваемости. Правый глаз окружен страшным кровоподтеком, вместо левого почерневшая дыра в глазнице — выкололи раскаленным прутом. Губы разбиты, на плечах сквозь прорехи в рубахе видны уродливые раны.

Дьёрдь заглянул в бумаги, спросил:

— Янош Ужвари по прозвищу Фицко, признаешь ли ты себя виновным в убийствах, свершавшихся в замке Чахтице?

— Да, — твердо ответил горбун.

— Сколько девушек ты убил?

— Не считал.

— Позвольте, позвольте, — вмешался кардинал Форгач. — У меня есть вопрос к подсудимому. Скажи, Янош Ужвари, признаешься ли ты в том, что служил графине Эржебете Надашди, урожденной Батори?

— Конечно, служил, — твердо ответил Фицко.

— Хорошо. А признаешься ли ты, что, служа ей, исполнял то, чего добрый христианин исполнять не должен?

Дьёрдь нахмурился, недовольный тем, что речь зашла об Эржебете. Во время пыток он не требовал от слуги такого признания. Горбун молчал. Кат поднял плеть.

— Признавайся: твоя госпожа убивала девушек? — выкрикнул кардинал.

Фицко закрыл руками лицо. На плечи его обрушились удары.

— Присыпать солью, — нежным голосом приказал Форгач. — Муки пойдут на пользу подсудимому. Это боль во искупление.

Карлик надрывно кричал, когда плеть рассекала кожу, сдирала корки с едва зарубцевавшихся после старой пытки ран. Хрипел, когда соль впитывалась в свежие ссадины.

Эржебета опустила глаза. Сил не было смотреть на мучения верного слуги.

— Это того стоило? — шепнул Черный человек. Он подошел совсем близко. — Это того стоило? Стоило ломать судьбу, Эржебета? Стоило ломать себя?

Он склонился над графиней так, что она ощущала ледяное дыхание из пустого капюшона. В его шепот вплетался стук топоров и визг пил за окнами замка.

— Да, — ответила она. — Да, тысячу раз да!

— Прости, прости, госпожа! — кричал между тем Фицко. — Не могу больше! Да, ваше священство! Ее светлость убивала девушек!

Кардинал Форгач сделал знак палачу, и тот опустил плеть.

— Ты помогал хозяйке?

— Да, ваше священство! Тысячу раз да, только убейте меня, прекратите эту муку!

— Твоя тысяча против его, — издевался Черный человек. — Кто прав, Эржебета?

— Где закапывали трупы и сколько их было?

— Один… два… я не помню, ваше священство!

— Так сколько трупов ты закопал?

— Сто… двести…

— Не лги! Говори правду!

— Пять сотен, добрый господин!

— Сколько лет графиня занималась пытками девушек?

Фицко зарыдал:

— Сколько помню ее, ваше священство.

Голос кардинала стал вкрадчивым:

— А не помнишь ли ты, Янош Ужвари по прозвищу Фицко, не произносила ли твоя госпожа богопротивных заклинаний? Не варила ли зелий? Не обращалась ли в ночи полной луны в дикого зверя?

— Довольно, — вмешался Дьёрдь. — Это светский суд, не церковный. В колдовстве тут никто не обвиняется.

— Вы чините препятствия правосудию! — возмутился Форгач.

— Правосудие здесь я, — жестко напомнил Дьёрдь. — Увести обвиняемого. Ввести вторую, Йо Илону.

Огромная женщина вошла, припадая на обе ноги. Руки держала так, чтоб ни обо что ими не задевать. Все пальцы были вывернуты. На лице — ожоги. Эржебета содрогнулась, увидев, во что превратили кормилицу и няню ее детей.

— Смотри, смотри, — шептал Черный человек. — Стоило ли ломать?..

Дьёрдь начал допрос:

— Сколько лет ты служишь у Эржебеты Батори?

— Двадцать шесть уже, — с трудом ответила Илона. — Как пришла кормилицей к Аннушке, так и осталась в Чахтице.

— Сколько девушек ты убила?

Йо Илона затряслась в рыданиях, упала на колени:

— Не убивала я, не убивала, добрый господин! Ведь вы же были в Чахтице, видали нашу жизнь! Как может быть, чтоб я убивала, господин судья?..

На этот раз Дьёрдь сам кивнул палачу. Тот неторопливо выбрал на поясе нужный инструмент — щипцы, подступил к женщине…

Эржебета заткнула уши, не в силах слышать истошный крик верной служанки.

— Я расскажу, прости меня, Боже! Я все расскажу, добрые господа! Пять десятков я убила! Пять десятков девок, их и закопала в лесу!

— Что ты с ними делала?

— Била палкой…

— Еще?

— Обливала холодной водой, оставляла на морозе!

— Еще?

— Подождите, господин судья, — снова вмешался кардинал Форгач. — Пусть подсудимая ответит: кто приказал ей убивать девушек?

— Никто не приказывал, я сама хотела, — рыдала Йо Илона.

— Веди себя достойно доброй христианки, дитя мое, — напутствовал кардинал. — Признайся, облегчи душу. Палач…

Снова крики. И отвечал им стук топоров на улице…

— Она предаст тебя, — сказал Черный человек. — Ты же знаешь, они все предают…

Эржебета молчала, кусала губы.

— Госпожа, госпожа приказала мне убивать девок! — кричала Йо Илона.

— А сама убивала? Пытала?

— Да, ваша святость!

Форгач довольно улыбался:

— Как убивала?

— По-разному…

— Стоило оно того? — шептал Черный человек.

— Да… — одними губами отвечала Эржебета.

— Одну она раздела, намазала медом и оставила в саду, на муравейнике! Другую избила до смерти, третью искусала…

— Сколько их было?

— Не помню…

— Сколько? — Форгач навис над кормилицей, орал прямо ей в ухо: — Сколько? Сотня? Две? Пять?

— Шесть! — взвизгнула женщина.

Нотариусы, ведшие протокол, дрожали от ужаса.

— Увести, — приказал Дьёрдь.

Следующей была Дорка. Вошла, держась за живот, еле передвигая ноги. Одежда на ней была изодрана в лоскуты — судя по всему, миловидную рыжеволосую служанку насиловали. Дорка с трудом говорила разорванным ртом, рассказывала страшные вещи. О том, как Эржебета серебряными щипчиками выдергивала соски служанкам. О том, как кусала девушек. О том, как жгла их свечою между ног…