Сергей Дмитрюк - Лик зверя

Она улыбнулась в ответ на мой комплимент.

— Смешной ты! Но все равно, ты мне нравишься… Тебе не покажется странным, если я попрошу тебя поцеловать меня? — помолчав, спросила она и посмотрела на меня такими доверчивыми и по-детски наивными глазами, что я не смог сдержать улыбки.

— Если ты этого так хочешь.

Она зажмурилась и осторожно положила свои руки мне на плечи. Я слегка привлек ее к себе и поцеловал в лоб. Весна надула губы, фыркнула.

— Не так! Ну же, Влад, по-настоящему! И не считай меня наивной дурочкой, просто мне этого хочется, сама не знаю почему. Это, как в храме Вишванатха, во время исполнения обрядов Шораши-Пуджа и Майтхуна [16] Шораши-Пуджа и Майтхуна — древние тантрические обряды. . Помнишь?

Я заглянул в ее бездонные глаза, кивнул. На мгновение в памяти всплыли школьные годы, когда мы все познавали тайны и премудрости взрослой жизни. Обряды посвящения любовным наукам, проходившие в древних храмах Коджурахо, были самыми волнующими. Я склонился к лицу Весны и осторожно коснулся ее влажного рта, словно делал это первый раз в жизни. Ее губы показались мне лепестками едва распустившейся розы, увлажненными утренней росой. Легкий аромат, исходивший от ее кожи, вскружил мне голову. С трудом я заставил себя оторваться от ее губ.

Глубоко вздохнув, Весна опустилась с мысков на землю. Задумчиво произнесла:

— Значит, бывает и так?

— Как? — не понял я.

Она не ответила. Подняла на меня сверкающие глаза.

— Ты скоро улетаешь?

— Через неделю.

— Можно я приду проводить тебя?

— Конечно. Если хочешь.

— Только ты ничего такого не подумай! Просто ты мне понравился как человек. Только и всего. Но это совершенно ни к чему тебя не обязывает! — Она слегка потупилась, и на щеках у нее заиграл легкий румянец.

— Да, вот еще что! — опомнилась девушка. — Почему я пришла сюда? Я хотела тебе сказать, чтобы ты опасался Скорпиона — его звезды недобры к тебе! Я видела это сегодня ночью. — Она еще раз посмотрела на меня и быстро скрылась в кустах жасмина.

— Весна! Постой! — спохватился я, бросился за ней, но девушки и след простыл.

Немного обескураженный, я стоял, озираясь по сторонам. Что это она говорила тут про Скорпиона? Бред какой-то! Что все это может значить?

Я лежал в маленькой спальне, отделенной тяжелыми занавесями от других комнат, и прислушивался к незнакомым звукам южной ночи. Огромный квадрат окна был бездонным черным колодцем, на дне которого сияли крупные звезды.

Странное дело, но когда вот так лежишь, глядя на звезды, время ощутимо замедляет свой бег, почти останавливается, словно ты вливаешься в таинственный поток вечности. Может быть, это оттого, что земные минуты и часы теряют смысл, мельчают перед величием бездны, раскинувшейся над нами, где время измеряется миллиардами световых лет? В сравнении с ними человеческая жизнь кажется искрой, мелькнувшей среди ночи и тут же погасшей, не успев дать ни света, ни тепла…

Сколько же нужно таких вот искр, чтобы озарить этот вечный мрак, растопить этот ужасающий холод, наполнить его человеческим теплом и земной жизнью? Сотни, тысячи поколений людей нужны, чтобы проникнуть в запретные глубины, объять силой человеческого разума необъятные просторы Вселенной…

Мысленно я ужаснулся, представив себе весь этот нескончаемый поток человеческих жизней, растянувшийся на миллионы лет и исчезающий где-то в глубинах вечности.

Время. Оно течет для нас медленной рекой в нескончаемом потоке звезд и галактик, почти стоит на месте, тысячелетиями не меняя, для человеческого глаза, линий созвездий, которые мы видим на нашем земном небе такими же, какими их видели шумерские астрономы и древние египтяне. И в этом величавом потоке летит крохотная голубая планета, которой люди дали такое теплое и родное имя — Земля.

Время — оно так быстротечно на этой планете для нас, землян, которым была бы мала и вечность…

Прошло две недели с моего прибытия на Полигон, а что удалось мне узнать? Почти ничего. Из двадцати добровольцев выявить одного затаившегося врага за четырнадцать дней, конечно, сложно. Люди в нашем отряде подобрались самые разные, со всех концов планеты. У каждого до Полигона была своя судьба. Кто-то уже успел совершить в своей жизни значимые дела, оставить свой памятный след на Земле, а у кого-то великие свершения были только впереди, и он связывал свои надежды с предстоящим полетом и работой на Терре. С кем-то из этих людей у меня сразу завязались дружеские отношения, к кому-то я только присматривался, но в целом в нашем отряде сложился отличный и сплоченный коллектив.

И, тем не менее, мое внимание привлекли несколько человек. Ничем особенным они не выделялись среди других, но интуиция подсказывала мне, что именно на них мне следует обратить более пристальный взор. Главным из них был Джино Карручи. Странный медальон, увиденный мною у него, сыграл немаловажную роль в моих логических построениях относительно причастности Карручи к спецслужбам Сообщества. Но и здесь было все не так просто. Все в конечном счете могло оказаться обычным совпадением, хотя утверждать это однозначно я бы не осмелился.

Больше всего меня сейчас интересовала личность Карручи. Я прекрасно понимал, что во многом на его характер, как и на всю его жизнь, повлияла та давнишняя трагедия, когда погиб его отец. Именно в детстве в его сознании отложилось недоверие к людям и обида на общество. Душа его разрывалась от противоречивых чувств. Он не мог осознать, что никто, кроме трагической случайности, не был виноват в смерти дорогого ему человека. Это непонимание Джино Карручи вынес из своего детства, и именно оно родило в нем стремление к одиночеству. Вот почему этот парень так стремился убежать с Земли на далекую планету…

Наверное, все так и было на самом деле, если, конечно, рассказ Карручи о своем детстве правдив и достоверен. А что если все рассказанное им — только хорошо разработанное прикрытие, вымысел от начала до конца? Ведь и такую возможность исключить полностью я не мог. Значит, необходимо терпение и время, чтобы разобраться во всем окончательно, не обидев при этом Джино незаслуженным подозрением.

Что таится в душе каждого человека, сразу и не разберешь. За внешней замкнутостью и скрытностью может оказаться светлая и чистая душа, требующая простого участия в залечивании застарелых ран. И наоборот. Если вдуматься, то этот самый агент должен быть общительным весельчаком, способным втереться в любую компанию, не вызывая при этом никаких подозрений. Ведь такому легче общаться с людьми, завоевывать их доверие. Ему предстоит работать среди них, делить их заботы и радости. На роль такого «рубахи парня» вполне подходил Клим Фехнер, и именно поэтому он был вторым в числе моих подозреваемых. Недаром же в первый день нашего знакомства он так понравился мне своей искренней убежденностью во вреде любого насилия. Мы почти сразу подружились с ним, хотя ни с кем еще я так быстро не сближался в своей жизни. В Фехнере действительно было какое-то особое человеческое обаяние, сразу располагавшее к нему… или же это было хорошо отработанное умение привлекать к себе людей.