Олег Шовкуненко - Приговор судьи

Дальнейший ход событий я проворонил, потому как развивались они с умопомрачительной быстротой, да еще вдобавок при бешено скачущем световом шоу. О происходящем приходилось догадываться лишь по звуковой дорожке, причем основательно затертой, почти как на старых магнитофонных кассетах, которые крутили в пору моей беспутной молодости. Сперва прозвучала пара глухих ударов, затем резкий хруст, звон оброненного металла и отчаянный вопль, похожий на визг насмерть перепуганной свиньи. Однако долго терзать наш слух ему не позволили.

– Заткнись, а то язык отрежу и сожрать заставлю, – после этих слов, произнесенных знакомым сочным басом, визжание заметно приутихло. – У нас есть хорошая новость и плохая. С какой начать? – голос Лешего вновь зазвучал из темноты.

– С плохой, – выдохнул я, опираясь на какого-то мужика, который меня поддержал и не дал растянуться на железном полу.

– Огнестрельное оружие здесь ни к черту не годится. Иначе этот скот уже бы схлопотал дырку промеж глаз.

Иначе мои кишки уже бы стекали по стенам, – подумал я – Так что для кого как, а для полковника Ветрова это оказалось не такой уж и плохой новостью.

– А хорошего тут чего? – к месту расправы устремились Черкашин и еще трое из местного актива, те самые люди, с которыми накануне мы обсуждали план захвата «Калининграда».

– Па, ты в порядке? – сын вцепился мне в руку и попытался поддержать, хотя в этом не было ровным счетом никакой нужды.

– В порядке, – я благодарно похлопал сына по спине.

– А хорошее у нас то, что теперь мы имеем одну «куклу» и целую команду «добровольцев», которые первыми пойдут наружу, – подполковник ФСБ громко, так, чтобы все слышали, ответил на вопрос Иваныча. – А, мужики…, я ведь верно говорю? – Последняя часть фразы относилась к полудюжине фигур, которые изо всех сил старались поглубже втиснуться в темноту.

– Хрящ, падла, ты чего это удумал?!

Один из соратников Грома, молодой широкоплечий мужик по имени Гена оказался рядом с Лешим и со злостью футбольнул по скорчившемуся на полу телу. Правило «лежачего не бьют» здесь даже в принципе не могло проканать. Я бы и сам с удовольствием заехал по этой роже. Лучше даже прикладом и со всей дури. Чтобы, значит, все зубы повылетали. Мразь! Только вспомню ту гадкую улыбку, с которой он собирался стрелять в меня, в человека…! С такой рожей не убивают, никого не убивают, даже взбесившуюся собаку. Это ухмылка садиста, которому не место среди людей.

– Опять хотите на нашем горбу в рай выехать! – часть моего гнева словно передалась Геннадию. – Хрящ, где твоя банда была во время боя? У нас в каждой группе потери. Одни вы, сволочи, в полном составе живы и здоровы.

– Рука… У меня рука… – вместо ответа проскулил мой давешний противник, а затем уже более громко, с тайной надеждой на помощь и поддержку окружающих: – Ай, ай, что ж это делается! Невинного человека покалечили!

– Не беда, скоро тебя вылечат, – угрюмо пообещал Загребельный. Чекист хотел еще что-то добавить, но вдруг рывком обернулся и приказал: – А ну, тихо! Всем тихо! Слышите?

Андрюха оказался совершенно прав. Воздух внутри отсека подрагивал от какого-то то ли тонкого воя, то ли свиста, очень похожего на завывание ветра.

– Хватит скулить! – помощник моего сына в очередной раз пхнул Хряща. – Или это ты гадишь под себя со страху?

– Это снаружи, – Олег указал на стену с иллюминаторами. – Там что-то происходит.

Словно в подтверждение этих слов за бортом послышался гулкий взрыв или удар, очень похожий на раскат грома. Затем еще и еще один. После третьего или четвертого взрыва с потолка сорвались несколько голубых молний, которые ярко полыхнули в полумраке. Хвала Главному, разряды никого не задели и быстро ушли в пол.

Канонада гремела еще минут десять-пятнадцать. Иногда удары перемешивались с тем самым воем или свистом, который звучал перед самым ее началом, правда теперь он казался более отрывистым, высоким и резким, будто свист пули или крик какой-то дикой твари.

В самом начале этого неизвестного и непонятного феномена все мы сидели тихо и смирно, как мыши. Даже Хрящ перестал скулить. Но время шло. Ничего опаснее электрических разрядов не происходило. БДК пока не штурмовали. Само собой все это придало нам некоторую уверенность. Ну а когда за бортом окончательно стихло, к этой самой уверенности стала добавляться даже некоторая храбрость.

– Сколько там на твоих курантах? – я повернул голову к массивной пятнистой фигуре, замершей в полушаге справа.

– Сержант, давай, подсвети, – Леший обратился к Олегу, к которому перекочевал один из фонарей.

Когда желтоватый свет залил руки подполковника, тот лезвием поднятого с полу ножа отодвинул со своего запястья обгорелый рукав бушлата.

– Без четверти семь.

– У нас уже давно рассвело, – протянул я многозначительно.

– Так то у нас, – вздохнул из темноты Черкашин.

– Все равно, тянуть больше нет смысла.

– Да, надо что-то делать, – поддержал меня Олег.

– Что ж, пойду, выгляну в окошко, – я сделал неуверенный шаг вперед. – А вы тут проследите за порядком. Андрей, слышь, что говорю?

Я оставлял Загребельного у себя за спиной и делал это намеренно. Как выяснилось, подавляющее большинство «серых» побаивались Хряща и его бригаду. Ну, или если не побаивались, то уж точно сторонились, старались не связываться. Так что черт его знает, смогут ли они решить проблему, если эти гады надумают нам ее создать. Не было у меня такой уверенности даже в отношении Олега и его актива. Простые, бесхитростные люди, что с них возьмешь. А вот Леший – совсем другое дело! Он и не таких обламывал, вспомнить хотя бы того же Зураба и его отмороженных ублюдков.

– Ладно уж, подежурю, – без особой радости в голосе согласился подполковник ФСБ.

– Вот и славно, – буркнул я себе под нос и, осторожно ступая по пушистому ковру серого пепла, направился к ближайшему иллюминатору.

Когда второй из запорных винтов, удерживавших штормовую крышку, оказался практически развинчен, я приказал:

– Гасите свет! Приготовились! Открываю!

Фонари погасли практически одновременно. Оказавшись в полной темноте, полковник Ветров стал медленно и осторожно, будто сапер, обезвреживающий мудреное взрывное устройство, поднимать толстое железное блюдце.

Вздох облегчения вырвался из моей груди, когда в образовавшуюся щель полился мутный утренний свет. Правда он оказался какой-то болезненно-желтоватый, но это была уже деталь, мелочь. Главное, что здесь и впрямь бывает утро. Отлично. А то ночь – это уже слишком. Нам сполна хватило и прошлой.

Воодушевленный такой хорошей новостью я быстро поднял крышку, да так и замер, даже позабыв ее зафиксировать. Глазу открылось невероятное зрелище. За бортом простиралось бесконечное море терракотово-красных барханов. Они тянулись до самого горизонта, где зубьями крупного рашпиля цеплялись за край горячего желто-оранжевого неба. Вернее, оно обещало стать горячим всего через какой-нибудь час-полтора, а пока напоминало исполинскую банку утренней мочи, в которой плавал шершавый диск Луны.