Александр Афанасьев - Отягощенные злом, ч. 1

Исправники и заводская охрана — просто растерялись, не зная что делать — они не сдержали толпу и люди — бросились к своему Государю. Навстречу нам.

Меня едва не сшибли с ног — не знаю, как устоял. Лавируя, отпихиваясь от бегущих людей, мы продвигались вперед, кто-то что-то кричал. На тот момент — я почему то не воспринимал ситуацию, как что-то серьезное, мне казалось, что в Николая даже не попали. Выстрелы были похожи на пистолетные, а из пистолета на большой дистанции попасть очень сложно...

Навстречу попался исправник — набухающий черным синяк под глазом, пистолет в руке. Тоже растерян и не знает, что делать. Я рванул его за рукав шинели.

— Давай за мной!

Напор толпы уже спал, под ногами — хрустят пластиковые стаканчики: в ожидании Государя рабочие грелись горячим чаем. Снег и лед — на бетонных стапелях и причалах, черные громады доков. Куда бежать — непонятно. Господи... даже вертолета ведь нет.

Еще один выстрел — на сей раз совсем рядом — и жалкий заячий вскрик, перекрещенный чьим то могучим ревом.

— Туда!

Проскочили один из доков, перескочили наскоро сварганенную трибуну, полетели вниз — именно полетели, я упал так, что искры из глаз, но адреналине — тут же вскочил. У второго дока — небольшая волнующаяся толпа, какие-то вскрики.

— Стреляй!

И едва успел отбить ствол вверх. Воистину — заставь дурака Богу молиться...

— В воздух, дурень!

Подбежал еще кто-то, из преображенцев и исправников — и небольшой кучкой мы бросились на толпу, расталкивая и расшвыривая ее. Среди корабелов — хлюпиков нет, работа мужская, в основном архангельские мужики работают, такие, что и медведя заборют — но как-то удавалось прорываться вперед. Люди неохотно расступались...

В центре всей этой катавасии — какой-то детина кого-то топтал... как казачка танцевал. Мы бросились на него вдвоем, я и исправник, детина повел плечами... как танк право слово. Я ударил его коленом... получилось не так хорошо, но он все же обратил на нас внимание, начал поворачиваться с каким-то ворчанием.

— Стой! Стой, говорю!

Я отступил на шаг. Краем глаза заметил лежащего на бетоне, в тесном кругу рабочих человека в толстом, теплом зимнем пальто. Кепка отброшена в сторону, лежит втоптанная в грязь.

— Не убивай! Не убивай!

Только тут я увидел, что мужик ранен — хотя ему видимо было все равно.

— Пахома убил... — сказал мужик

Этого не хватало...

— Это террорист — сказал я — ему все равно петля. Зачем грех на душу берешь? Пускай все по закону будет.

Кожей чувствую — сейчас, стоит что-то кому-то заорать — и затопчут и нас вместе с этим ублюдком. Хоть мы и не покусители ни разу — а в бетон втопчут.

Рабочий — шагнул назад. Еще один из первых рядов толпы — шатнулся вперед, пнул избитого под ребра

— Гнида сицилистская... — веско сказал он — чтоб тебе и на том свете покоя не было...

— Машину сюда! — закричал кто-то — машину!

— Давайте его к катеру! — крикнул я — мужики, несите его к катеру! Отправим в Петербург на катере!

И в этот момент — вдалеке громыхнул гулкий хлопок... как камера у авто лопнула — от которого у меня сердце сжалось. Потому что я слышал такое много раз...

Причаливая к кронштадтскому пирсу — мы шли на разъездном заводском теплоходике — я увидел группу офицеров на пирсе, в полной форме. Первое, что они мне сказали, когда удалось ошвартоваться при бьющей в пирс мелкой, но злой волне — Его Императорское Величество, Император Николай Третий Романов скончался...

Что движет террористами, которые верят настолько, что готовы отказаться от своей жизни как от проигранной карты, только чтобы совершить свой безумный акт, прокричать что-то жалкое и оскорбительное в лицо обществу и народу на суде, что, что услышат и поймут лишь такие же ненормальные как и они сами. Несмотря на то, что история России полна крови и террора, несмотря на то, что мы живем в обстановке почти не прекращающегося террора вот уже сто пятьдесят лет [60] Князь Воронцов здесь не прав. Эсеровский и большевистский террор, начавшись примерно в 1860-1870 году — был сведен на нет примерно в 1940-1950 году, а активная фаза вялотекущей гражданской войны была завершена к 1930 году, у противников власти не осталось сил на крупные выступления — остался только террор. Исламский террор начался в двадцатые и был сведен к отдельным актам к пятидесятому, дальше были только отдельные проявления, в основном одиночек, а не групп. С пятидесятого по девяностый — Россия сорок лет жила в относительном внутреннем спокойствии, если не считать Польшу, где спокойно не было никогда. Современная история исламского террора в Империи — началась в девяносто втором с кровавого выступления в Бейруте и с тех пор — террор не прекращался ни на минуту. За это время — Россия присоединила окончательно к себе Персию, присоединила Афганистан и получила прямые, полностью контролируемые выходы в Персидский Залив и Индийский океан, на это же время приходится тяжелое поражение Британской Империи и выход Российской Империи на первое место в мире по многим показателям. Но все это — далось дорогой ценой — мы не знаем ответа на этот вопрос. Возможно, и не хотим знать, чтобы оставаться самим собой.

Но есть еще более страшный вопрос. Что движет русскими, которые отреклись от Родины, от народа, от Престола и стали террористами и исламскими экстремистами. Вопрос этот — был настолько тяжел и страшен, что его даже не хотелось задавать.

Но задавать такие вопросы надо. Если хочешь выжить.

Одну из них звали Дарья, а другую — Малена. Когда все это началось, обеим было по девятнадцать лет. Обе они были из «приличных семей». Отец Дарьи — был высокопоставленным чиновником Министерства юстиции, профессиональным юристом, специалистом по законодательной работе, он визировал правовые документы, которые отправлялись на Высочайшее Имя для утверждения с тем, чтобы они не противоречили существующим законам. Конечно, левая пресса исходила ядом по вопросу самодержавия — якобы Император делает все, что считает нужным, потому что в законодательстве Империи прямо указано его право единолично издавать и менять законы. На самом деле и Александр V и Николай III весьма щепетильно относились к вопросу соблюдения закона, и ни одна бумага, за исключением секретных и совершенно секретных — не попадали на Высочайшее утверждение без визы министра юстиции и профильного министра. Секретные и совершенно секретные бумаги тоже визировались — правда, не Минюстом, а юридическим департаментом Собственной, Его Императорского Величества Канцелярии, где сидели такие же юристы, только с допуском к государственной тайне.