Владислав Жеребьев - Негоциант

— Значит, так. — Я вновь принялся настукивать пальцами по столу. Дурацкая привычка, сразу признаю. Почти наверняка признак психического расстройства или нервного заболевания, это любой психолог скажет. Но в нашем суматошном мире у кого его нет? — С ребятами установи слежку, аккуратно установи, чтобы комар носа не подточил. Если это действительно Клара, то у вас есть две задачи. Записывать не будешь?

— Так запомню, — отмахнулся бывший стражник.

— Ну, запоминай, — легко согласился я. — Если это Клара Подольских, у вас есть две задачи. Первая и основная — опознать. Портрет девушки я вам обеспечу как-нибудь. Второе, не раскрыть себя и сделать так, чтоб из-за ваших действий кто другой на нее не вышел.

— Охранять её нам, что ли? — удивился Покоп.

— Если понадобится, то и охранять, — кивнул я. — Аккуратно сядьте на хвост, узнайте, куда ходит, с кем встречается. Кто она вообще такая, черт возьми. Понятно?

— Как не понять. — Встав и оправив куртку, Парус откланялся, оставив меня один на один с моими собственными мыслями.

Настроение было явно не рабочее. Еще бы, показалась первая ниточка. Шансов, что старый розыскник не ошибся, было пятьдесят на пятьдесят. Девушка, скрывающаяся в монастыре вполне могла быть дочерью какого-нибудь рвача герцога, решившего поправить состояние своих дел за счет выгодного брака. Проигрался старик в карты, а тут выгодный женишок на горизонте проявился. Чем не выход? С другой стороны, если не боится девица за стены выходить, значит, либо дурна от рождения, либо постоять за себя может. И то и другое в концепцию укладывается, еще и некоторую тень отбрасывает. Где тогда несчастный влюбленный, чью кандидатуру отверг придирчивый родитель? Почему они, черт возьми, сидят в столице, где их могут найти, а не бегут сломя голову куда подальше от родительского дома? Какого черта, вообще, приличная девица болтается без сопровождения вечером, и почему мать-настоятельница смотрит на столь странное поведение влюбленной сквозь пальцы?

Вы скажете, чушь все это и пустая трата времени? Возможно, вы и правы, но за неимением лучших вариантов придется пока раскручивать монастырскую беглянку.

Барон явился к обеду. Грязный, рваный, красующийся здоровенным синяком на скуле, он ввалился в представительство, смердя табаком и перегаром, и, рухнув на первый попавшийся стул, заявил, что эта работа его доконает.

— Это же надо, — Ярош меланхолично сплюнул на пол и уставился на меня мутным взглядом, — никому нельзя верить, то есть вообще, абсолютно. Пограничная стража что? Патрули обещала пустить по западному тракту? Пустили, сволота, два разъезда по паре конных. И толку? Толку, спрашиваю, сколько с тех разъездов? Вот и пью, пью от бессилия и лютой злобы на этих идиотов в погонах, которые думают, будто лихой люд начнет разбегаться, только конный топот услышав.

— Что случилось, барон? — Подвинув свое кресло поближе, я отпустил слуг и показал Ярошу на графин с морсом.

— Пить не буду, — вяло отмахнулся тот. — Мне не то чтобы хватит, а много уже. Не сдюжу и усну. Неприлично.

— Ярош, любезный, — я плеснул морса и поднес к его носу, — не алкоголь это, выпей, успокойся и расскажи, что случилось. Мы к тебе с Зиминым тут пожаловали, ан нет, ускакал, говорят. Ни слова родным, ни полслова, домочадцы волнуются, мы, к слову, тоже переживаем. Ты же заявляешься в стельку пьяный, да такого вида непотребного, будто к хвосту лошади тебя привязали и по скотному двору таскали.

— Накрыли торговый конвой. — Взяв из моих рук стакан с морсом, Грецки некоторое время смотрел на просвет, на маленькие ягодные семечки, болтающиеся на дне, а затем выпил одним махом, будто водку. — Банда степняков прошла через границу и накрыла конвой с припасами. Моими припасами, я бы сказал. Всех охранников и работный люд перебили, а телеги с лошадьми увели в ближайший лес, да там и бросили. Груз весь, подчистую. Десять тысяч золотых — контракт. Все коту под хвост.

— И часто у вас такое? — нахмурился я.

— В последнее время да. — Распробовав морс, Ярош поспешил вновь наполнить стакан. — Раньше пограничная стража несла службу с усердием, рвением почти. Таких вот случаев вообще не допускала, а как воевода сменился, пошло-поехало. То тут банда заведется, да людей на большой дороге кошелька да жизни лишает, то здесь степняк водой пройдет, по реке мелкой, да деревню разграбит. Не ровен час, к воротам подъедут да стучаться начнут. Выносите нам, мол, дань, а то невтерпеж.

— А как король на это смотрит? — ахнул я. — Это же пересечение государственной границы! Экспансия, враждебные действия! Десять тысяч причин отправить вдогонку сотню-другую панцирной пехоты да поучить бандитов уму-разуму.

— Король… — Ярош устало махнул рукой и отрубился.

Распорядившись, чтобы слуги перенесли господина барона в комнату для гостей, где он мог бы отоспаться и прийти в себя, я в сопровождении Славика и верного Амориса отправился прямиком в святую святых местного книжного дела, королевское хранилище рукописей и фолиантов, разрешение на посещение которого покоилось у меня в кармане. Путь наш пролегал по северной части города, вдоль жилых домов не особо состоятельных горожан, и гостиниц, где по традиции останавливались зажиточные купцы с периферии, не пожелавшие спать в караван-сараях, предназначенных для обозных. Тут и шума было побольше, и грязи, и стражи, придирчиво высматривающей в толпе снующих туда и сюда людей, нарушителей общественного спокойствия.

Время еще для таких не пришло, но вскоре появятся. Из распахнутых настежь окон пивных залов начнут доноситься пьяные голоса, песни и бренчание чего-нибудь струнного. Один из местных забияк, хватив лишку вина, сцепится с заезжим торговцем, схватятся за ножи, и если товарищи не растащат, то не избежать беды. Вот тут и стража пригодится. Это правило почти, будто генетически заложено. Если пьешь в незнакомом месте или, не дай боже, в незнакомой компании, в лучшем случае останешься без кошелька.

Некоторые ведь по нескольку раз в такие вот истории попасть могут и все равно идут в кабак, и, надираясь до зеленых чертей, получают неприятностей на пятую точку. Сам я в такой ситуации был однажды, в армейские годы, получив увольнение и направившись в бар, дабы размочить сухую армейскую рутину кружечкой подзабытого пива. На мое счастье или беду, как уж на то посмотреть, в тот день был праздник, и в увольнении оказалось значительное количество крылатой пехоты. Слово за слово, рюмка за рюмкой, натворили тогда дел изрядно. Кто так в драку вписался, кто за правое дело, но из-за чего весь сыр-бор начался, никто из зачинщиков и не помнил. Город тогда полку счет выставил чуть ли не на полтора миллиона, а отец-командир, после столь славных подвигов своего захмелевшего воинства, запретил увольнения на полгода.