Игорь Николаев - Там, где горит земля

«Мы все останемся здесь. Но и вы дальше не пройдете»

«Не пройдете…»

Командир отдельного артиллерийского полка, в коем числилась атомная мортира со всеми приданными частями, пребывал в тщательно скрываемой ярости, приправленной не менее тщательно скрываемой растерянностью.

Артиллерия – это расчет и порядок — то, что совокупно охватывается труднопереводимым определением «Ordnung». Стрельба из пушки, особенно большой , не терпит суеты, спешки и душевного смятения. Атомная артиллерия есть инструмент, который применяется, можно сказать, с изяществом, тяжеловесным шиком, как именная кувалда с гравировкой, на рукояти морёного дуба. Достаточно одного удара.

Назначению и стилю орудия полностью соответствовал и персонал. Элитное соединение, все вежливы и подчеркнуто неформальны, обращение друг к другу только «камрад». У танкистов, в пехоте или в любом ином роде войск это казалось бы возмутительным, растлевающим панибратством. Но обслуга «мортиры$1 — совершенно иное дело. Здесь все чувствовали себя не столько солдатами, сколько смиренными служителями Бога Войны

Самому полковнику его маленькая армия всегда представлялась воплощённым в металле и плоти Орудием Рока, которое движется неспешно, готовится тщательно, а действует наверняка. Тем неприятнее было чувствовать себя не всадником атомного апокалипсиса, а каким‑нибудь суетливым пушкарем, как какой‑нибудь рядовой миномётчик из пехоты.

Все шло не так, с самого начала этой кампании – пересмотр планов, раздергивание эскорта, в первую очередь ПВО. Резкие перемещения, лишённые всякой гармонии и смысла, отражающие скрытую растерянность командования и его желание победить сразу везде. Этот хаос оскорблял полковника, лишал веры в упорядоченность армии, этого великого механизма продуманного и последовательного разрушения. А ещё более оскорбляла новая цель – не город, не оборонительный район, даже не вражеское соединение. Всего лишь жалкий транспортный узел – совершенно не та цель, что достойна очистительного огня убероружия.

Но приказы не обсуждают, их выполняют, в точности и в указанные сроки. Об ухищрениях, к которым пришлось прибегнуть для соблюдения графика, можно было сложить поэму. Или страшную и назидательную притчу о нарушении техники безопасности, походного порядка и всех остальных правил. Для того, чтобы уложиться в срок, пришлось даже отказаться от бетонирования площадки для орудия – обязательной процедуры, без которой мортира с её чудовищным весом и ещё более чудовищной отдачей буквально «плыла» в грунте.

Если бы не происхождение, закалка и ответственность, полковник рыдал бы навзрыд, собственными руками организуя такое вопиющее осквернение священного обряда подготовки к выстрелу. Но внешне он сохранил вид чопорного и справедливого командира, подчеркнуто доброжелательного ко всем подчиненным, от главного бомбард–мастера, ответственного за счетные машины, до младшего писаря. И один лишь Марс мог знать, каких усилий стоила командиру показная уверенность.

Все, все шло не так, как должно было. Полковник не имел достоверных данных о происходящем вокруг, но даже обрывочные сведения показывали, что мир сошел с ума. И командир положил руки в тонких черных перчатках на маленький пульт с единственной кнопкой – большой, ярко–алой, закрытой прозрачным колпаком и прочной стальной решеткой, с отдельными замками. Кнопка была материальной и неизменной – остров предопределенности и предсказуемости в безумном мире.

Бомбардиры закончили расчет координат и требуемой закладки пороха. Прожорливая утроба мортиры поглотила огромные «таблетки» пороховых контейнеров и длинный – в рост человека – снаряд с красно–черной маркировкой в виде двух скрещенных овалов и трикселя в центре. Полковник отомкнул кодовый замок, отпирающий решетчатый заслон. Затем снял с шеи специальный ключ, с его помощью откинул стеклянный колпачок, одновременно включив электрическую цепь.

И нажал кнопку.

— В–ваше В–в-величество…

Адъютант слегка заикался, протягивая Константину криво оборванный лист изографической распечатки.

Император молча взял донесение и внимательно вчитался в чуть смазанные буквы. Отложил лист на рабочий стол (откуда тот немедленно испарился, будучи подшитым референтом в специальную папку) и откинулся на спинку кресла, плотно зажмурив веки.

Атомный удар по восьмому опорному… Все‑таки они дотянулись. Скорее всего – артиллерия, самолет не прошел бы. Каковы потери и существует ли терминал – неизвестно, связи нет, мезостат не помощник – «небесное око» отслеживает поле боя и тяжелую авиацию противника. Воздушной разведке нужно время. И если враг использует атомную артиллерию, обстрел скорее всего продолжится.

Боль в груди усиливалась, обретала новые оттенки, терзая сердце острыми когтями.

И ничего нельзя сделать… Сражение вошло в стадию «управляемого хаоса», когда радиосвязь до предела затруднилась ионизацией воздуха, а проводная регулярно выходила из строя или просто не успевала за стремительно перемещавшимися соединениями.

Теперь остается только ждать, когда генералы и разведка доложат о переломе в ходе битвы – в ту или иную сторону.

Сознание снова поплыло, голоса адъютантов и связистов то гудели прямо в ухо, то отдалялись куда‑то вдаль. Что‑то забормотал врач, звеня сменными сосудами на капельнице. Наверняка в очередной раз призывал немедленно отправиться в больничную палату.

— Нет, — проговорил император, коротко и резко, не открывая глаз. – Отстаньте.

Не то, чтобы он хотел как‑то уязвить медика, просто на более полный ответ не осталось сил и дыхания.

— Алюшников сообщает — ракетная батарея особой мощности развернута, заканчивает заправку топливных баков, — доложил связист. – Но нет целеуказания. Гвардейцы продолжают сражаться с штурмдивизией, подробности неизвестны.

Терентьев пропал без вести, предположительно убит. Гвардейская бригада почти разгромлена. Восьмой опорный вычеркнут. Спешно перебрасываемые подкрепления не успевают. И все это когда, казалось, что почти устояли. Неужели конец? Несмотря на немыслимые усилия, рискованную игру и решительные действия – все‑таки поражение?..

— Разведку… отправьте разведчика. Что с Восьмым.

Он говорил медленно, дыша коротко и неглубоко, старательно выговаривая отдельные буквы и слова. Левую часть тела охватывал скользкий холодок, крадущийся под одеждой, как стая ледяных мокриц. Константин сосредоточился и представил, что его поливают обжигающе–горячим душем. Это ненадолго помогло.

— Вы умрете… — донеслось откуда‑то издалека, но в тоже время очень отчетливо.