Игорь Николаев - Там, где горит земля

— Неужели получилось? — прошептал император.

— Громче, — скомандовал Координатор.

Блеющий за его спиной референт пробормотал что‑то совсем неразборчивое и умолк. Вид молчаливой и недвижимой фигуры лидера навевал суеверный ужас.

Вождь Нации устремил пустой взор в снежную даль. За прозрачной стеной бесновалась настоящая полярная вьюга, ветер пригоршнями бросал в армостекло снег, царапал прозрачную поверхность ледяными кристаллами. Казалось, мерзкий и угрожающий скрип проникает даже уютный, теплый кабинет.

Координатор старался удержать под контролем, обуздать бешеную ярость, рвущуюся из глубин души. Ярость и… растерянность.

— Громче! – нетерпеливо повторил он. – Я не слышу.

Референт справился с дрожью и скороговоркой выпалил, что не так давно англичане предприняли попытку договориться с Империей, предложив той капитулировать «на приемлемых для всех сторон конфликта условиях». И теперь на предложение Британской Короны последовал ответ лично русского императора.

— Не много ли берет на себя этот британский клоун в горностаевой мантии? – спросил в пустоту Вождь. – Вести переговоры у меня за спиной?

Референт так же быстро, глотая слова, объяснил, что Великобритания формально все‑таки суверенное государство, которое имеет право вести самостоятельную внешнюю политику и организовывать соответствующие сношения. Тем более, что акция была согласована с евгенической администрацией на месте, просто прохождение уведомлений по бюрократической системе заняло определенное время…

— Англичане, — сухо констатировал Координатор, не уточняя, что имел в виду. По–прежнему не оборачиваясь, он шевельнул кистью, и референт осторожно вложил в нетерпеливые пальцы простой белый конверт без каких‑либо реквизитов, аккуратно вскрытый и проверенный всеми мыслимыми способами на бомбы, яды, радиацию и так далее. Вождь достал лист хорошей кремовой бумаги и прочитал короткий, в две фразы, текст. Неспешно скомкал лист и бросил на пол.

— Вон, — тихо сказал он, и референта как ветром сдуло.

Лидер Нации подошел вплотную к стеклу, его расширенные глаза с огромными, бездонными зрачками смотрели вдаль. Если бы ненависть могла убивать, русский император и американский президент тотчас упали бы мёртвыми.

Сражение за конвой закончилось, флотские собирали сведения о потерях, и данные не внушали оптимизма. По предварительным, переданным со срочным курьером, данным, флот потерял не менее двадцати процентов транспортов, в том числе один гипертранспорт — безвозвратно. С учетом тоннажа, неизбежного занижения неудобных чисел и прочих факторов, можно было смело накидывать ещё процентов пять–десять, самое меньшее. Почти четверть армады, которая должна была укрепить атакующую группировку в Европе, нуждающуюся в подкреплениях и новой технике, как в воздухе. Впервые за все время морской войны в чужом мире, после боя у флота Евгеники не хватило сил, чтобы преследовать отступающего противника. Следующих новостей и сводок придется ждать не менее недели – раньше не задействовать выжатый «досуха» портал дифазера.

Но конвойные потери были не главной проблемой.

Воспользовавшись тем, что все внимание Евгеники и Британии оказалось приковано к Атлантике и проводке изрядно потрепанного конвоя, Империя нанесла подлый удар исподтишка. Под покровом ночи около двадцати русских самолетов проникли в Северное море и подвергли атомной бомбардировке крупнейшие порты Северной Германии и Нидерландов. Противовоздушная оборона перехватила часть нападавших, но пять звеньев все же сумели прорваться к целям и успешно отбомбились. Все воздушные аппараты были уничтожены, но запоздавшее возмездие не восстановило из радиоактивных развалин и пожарищ портовые комплексы. Вот это стало настоящим, сокрушительным ударом, нанесённым буквально под дых.

Евгеника могла пережить лишение части подкреплений для сухопутных войск, могла компенсировать серьезные потери в кораблях. Порты подлежали восстановлению и вводу в строй ещё до окончания года. Но все ближайшие конвои, включая нынешнюю армаду, теперь придется экстренно распределять по побережью Бельгии и Франции, может быть даже Испании, которой давно пора забить в глотку её «нейтралитет». Из‑за этого неизбежно рухнет долго и кропотливо выстраиваемая система снабжения армии на востоке.

Войска, технику, топливо, снаряжение — все придется выгружать в неподготовленных портах, перекраивая на ходу логистические цепочки и транзит. Даже внеплановые реквизиции не помогут — у обывателей нет многоосных трейлеров для тяжелой техники, артиллерийских тягачей, а типичную городскую бензоколонку танковый батальон выпьет одним глотком… И наверняка, вопреки строжайшим приказам, некоторые части в спешке были загружены «россыпью», отдельными подразделениями на несколько транспортов, то есть часть войск придется в буквальном смысле собирать как головоломку, по отдельным осколкам.

И в этом тоже не было бы ничего непоправимо–ужасного, не случись такая коллизия перед запланированным наступлением, которое должно состояться и завершиться безоговорочной победой до осени, любой ценой. Теперь придется либо бросать в бой некомплектные группировки при дефиците техники, либо откладывать операцию, даруя Империи ещё сколько‑то драгоценного времени для подготовки.

Из этих соображений следовал неприятный и нелицеприятный вывод — «водные» поставили на карту все, и этот раунд остался за ними. Их потери снова кратно превзошли евгенические, но, фактически лишившись флотов, аборигены отыграли важнейшее очко в большой стратегической игре, пошатнув замысел и планы решающей кампании текущего года и всей войны.

Но хуже всего было не это.

Мужество противников было для Евгеники не в новинку, равно как и периодические поражения. Конечный итог все равно никогда не подвергался сомнениям, а сопротивление всегда отмечалось печатью безнадёжного отчаяния. Не стал исключением и «мир воды$1 — низшие формы разума могли сколько угодно сражаться, но их участь была давно измерена, взвешена и предопределена.

Однако сегодня Нация встретилась с чем‑то совершенно иным. Неожиданно аборигены проявили настоящее стратегическое мышление, способность организовывать и проводить операции на разных театрах во имя единой цели. За их действиями прослеживалось четкое, хладнокровное планирование, жёсткая готовность ставить глобальные задачи и добиваться их любыми средствами. В этот момент Вождь чувствовал растерянность от того, что воля Нации с грохотом и лязгом столкнулась с чужой, чуждой, но не менее твердой волей.